На полу у подножия лестницы зашевелились его павшие товарищи.
Не Элкрет. Алнарх и еще один.
Мертвецы. Они пробуждались.
Эгар воспринял это с мрачным отсутствием удивления.
– Беги, – посоветовал он.
Пока они мчались назад по галерее ускоренным маршем, он увидел, что глирштовые манекены внизу облиты мерцающим синим пламенем, словно торчащие в чудовищной пасти зубы, покрытые светящейся слюной. Эгару показалось, что он чувствует, как все здание сжимается вокруг них, и челюсти захлопываются, чтобы проглотить чужаков. История в гробнице повторялась, и внутри него опять разгорался ужас при мысли о смерти в замкнутом пространстве.
Оглянувшись на Харата, он увидел в глазах юноши отражение собственных чувств. Его страх ощущался столь явственно, словно был струной и издавал звуки, повинуясь чьей-то руке.
«Это не мое».
Мысль пришла ему в голову, когда они спускались по лестнице в другом конце галереи – мысль смутная, норовящая ускользнуть. Это был… не его страх. Его кровь кипела, он уже убивал двенд, причем в более сложной обстановке, и он все еще чувствовал отголоски боевого возбуждения. По-прежнему ухмылялся от уха до уха. Страх мог подступить позже, когда утихнет неистовая ярость, но…
Всплыло воспоминание – по меньшей мере двадцатилетней давности, когда Эгару едва исполнилось пятнадцать. То была холодная звездная ночь в степи, и Лента рассекала небеса, будто огромный полированный скимитар. Он вместе с другими юными пастухами смотрел, как шаман Олган бормочет, делает пассы в воздухе, бросает порошки и жидкости в пламя, призывая странные, лишь отчасти человеческие лица с разинутыми от воплей ртами.
В тот раз им овладел страх, как и всеми, возможно, включая самого старика Олгана – молодой Эгар видел, что шаман стискивает зубы, не прерывая ритуал. Но когда разноголосые вопли усилились и пламя взметнулось высоко, показалось, что существа в огне скоро потянутся к нему пылающими когтями, Олган оборвал заклинания и велел всем юношам отступить, отвернуться от костра и поискать взглядом Небесную Дорогу.
А затем поместить свои души на нее.
Это было самое трудное, что ему приходилось делать в юные годы – все равно что отвернуться от готовой к атаке змеи с трещоткой на хвосте, на которую наткнулся в степной траве, – но он справился. Повернулся спиной к завывающим тварям в пламени. Устремил взгляд на Ленту, отыскал ее изогнутый край и вообразил, что стоит на нем, глядя вниз, на широкий мир, овеянный ветрами.
Страх выплеснулся из него, как вода из опрокинутой фляги.
Он услышал голос Олгана позади: «То, что вы чувствуете, не ваше. Вам такое без надобности. Существа, подобные этим, взращивают в вас страх, как мы откармливаем буйволенка, и со схожей целью».
Из огня донесся визг – кажется, Эгар расслышал в неясных звуках возмущение.
«Выбирайте свои чувства, как выбрали бы оружие. Вот что значит быть маджаками».
Позже Олган научит их орать в ответ существам в огне, смеяться и забрасывать их непристойностями, пинать пламя и лупить его кулаками. А еще позже – утрачивать себя окончательно, становясь берсеркерами, для которых имеет значение одно: желание причинять вред.
«Вот что значит быть маджаками».
Они достигли конца лестницы и понеслись дальше. Вой эхом разносился по пустынным помещениям храма позади них. Сквозь падающие с потолка косые лучи Ленты, мимо высоких изваяний забытых богов. Статуя лишенного клыков Уранна будто на миг встретилась взглядом с Эгаром, когда они помчались в ее сторону. Глаза каменного бога были пусты – он не мог помочь. Девушка рядом с Драконьей Погибелью споткнулась и чуть не упала. Он крепче сжал ее запястье, сильным рывком заставил выпрямиться и бежать дальше, не останавливаясь. Вперед, сквозь тьму. Где-то позади две воющих твари, кажется, встретились. Он ощущал присутствие двенд затылком, как лапу с когтями, готовую схватить. Он знал – знал! – что они не могут быть так близко, но все равно пришлось сражаться с желанием посмотреть назад.
Это не его страх!
Он стряхнул с себя это чувство.
– Вот она! – Харат от радости едва не взвизгнул.
Веревка свисала с потолка, отчетливая в рассеянном свете Ленты, который струился из дыры в крыше. Облегчение захлестнуло Эгара. Нигде не видно охранников, ни людей, ни нелюдей. Они остановились, и Эгар, отпустив девушку, опять схватился за копье двумя руками.
– Взбираться сможешь? – спросил он у рабыни.
И прочитал ответ по лицу. «Нет, не сможет». Но она все равно попыталась, вцепилась и приподнялась, как смогла. Удалившись от земли едва ли на голову, начала соскальзывать. Нежные руки, слабые мышцы – старое гаремное проклятие. Она потупилась, сбивчивое дыхание ускорилось, а потом перешло в рыдания. Харат насмешливо фыркнул.
Во тьме опять раздался гулкий вой.
Эгар в нетерпении тряхнул веревку. Рабыня съехала на пол, продолжая цепляться и рыдать. Сквозь плач слышались почти неразборчивые слова: «Не бросайте, только не бросайте меня…»
– Тупая сука…
– Заткнись! Дай мне свое копье и хватай эту гребаную веревку! Мы затащим ее наверх.
– Слушай, у нас нет…
– Делай, что говорят, мать твою!
Харат сердито отшвырнул копье, и оно со стуком упало на пол. Он прыгнул на веревку и стал взбираться неистовыми рывками, стиснув зубы и что-то бормоча. Как только он выбрался, Эгар бросил собственное копье, завязал в нижней части веревки широкую петлю, потуже затянул узел и накинул на плечи девушки.
– Садись… да успокойся ты! Я не оставлю тебя… садись вот сюда. Держись за обе стороны. – Он засунул петлю ей под зад, и она уселась, будто на качелях. – Когда он начнет тянуть вверх, просто держись. Поняла?
Она кивнула: глаза распахнуты, лицо в соплях и слезах.
– Готов! – заорал наверху Харат. Голос был напряженный от гнева, который ишлинак не растратил, пока взбирался. Эгар ухмыльнулся: малый далеко пойдет.
– Лады, детка, момент настал. Держись крепче. – Он запрокинул голову. – Тяни! Тяни, будто родился скаранаком, а не ишлинакской сучкой из города!
Веревка рванулась вверх на целый ярд. И еще раз. Девчонка взглянула на Эгара, поджав босые ноги. Глаза у нее были широко распахнуты.
Широко распахнуты и глядели пристально.
Он схватил свое копье с пола, резко повернулся и увидел, как они надвигаются из тьмы, крадучись, по-звериному. Лезвия их оружия окаймляло синее пламя, но в остальном они были сотворены из мрака. Те же гладкие шлемы, та же кожаная «кольчуга». Один нес изысканную секиру, другой – меч. И они тихонько переговаривались друг с другом на мелодичном языке, приближаясь.
– Вам помочь, сучки? – рявкнул он.
И пару раз крутанул копьем, изображая основные блокирующие приемы, так что лезвия на обоих концах негромко просвистели во тьме.
