Однако и в те, скажем так, достаточно благополучные годы меня не оставляло ощущение какой — то неуверенности в своем будущем, будущем дорогих мне жены и дочки. Переставали приглашать сниматься, а на заработки в театре прожить было почти невозможно. Все реже и реже звонил домашний телефон. И в минуту отчаяния я задумался об эмиграции — боялся, что не смогу прокормить семью. Тогда-то мне и протянули руку помощи старинные друзья — Валера Оганян и Юра Глоцер. Об этом я еще расскажу подробнее.
Признаюсь, особо интересного у меня в кино прежде не было. Единственными двумя фильмами, в которых я снялся и по которым меня знал зритель, долгие годы оставались «Обыкновенное чудо» Марка Захарова, где у меня был маленький эпизод, и уже многократно упомянутый мной «Тот самый Мюнхгаузен» с ролью пастора. У своего доброго приятеля, прекрасного человека, очень одаренного режиссера Гены Байсака я снялся много позже, и эти любимые мной роли, как говорится, не оставили глубокого следа в кинематографе. Так что первая большая серьезная роль, которая мне досталась в кино, — это брат Горанфло в многосерийном телевизионном фильме «Графиня де Монсоро», который снял Владимир Михайлович Попков.
Как раз в то время случилась беда. Дома шел ремонт, и мне хватило ума возиться с включенной циркулярной пилой. В общем, остался без половины указательного пальца на правой руке.
Заживление шло негладко, потребовались две операции. И тут мне звонят с «Мосфильма», предлагают попробоваться на роль какого-то там монаха. Зная, что на эту роль пробовали Вячеслава Невинного и еще несколько хороших актеров, я без особых иллюзий, но с ноющей культей поехал на студию. Может быть, потому что я был уверен — все равно не возьмут, — на пробах не напрягался, но все прошло хорошо — меня на роль утвердили.
Работа оказалась на редкость интересной, прежде всего благодаря прекрасным партнерам. Замечательный Женя Дворжецкий, его, увы, уже нет с нами; тогда еще молоденький — порывистый, романтичный — Саша Домогаров; Леша Горбунов, который стал сейчас, не побоюсь сказать, одним из лучших наших киноактеров. А мне этот фильм, полагаю, как раз и принес всероссийскую известность. Его показывали в Израиле, в Америке, в Германии, так что и там меня стали узнавать. Как-то делал покупки в Вашингтоне и неожиданно получил в дар от владельца магазина пару бутылок шампанского. Куда как плохо! В «Графине де Монсоро», если помните, множество застольных сцен, и, надо сказать, режиссер на реквизите не экономил. Закупались и жарились на гриле отменные куры, на сковородах подпрыгивали большие карпы, подавали даже фазанов, точнее, петухов, имитирующих королевскую птицу. Вина, правда, на съемках не было (иначе много не наснимали бы), его заменяли превосходные морсы и соки. Но и без вина я в этой картине, как говорится, разгулялся и показал себя изрядным обжорой и выпивохой. Про таких говорят: не дурак выпить и не подлец закусить. Тут-то меня и заметили телевизионщики, которые планировали кулинарную передачу на ТВЦ. Руководство канала предложило продюсеру Николаю Билыку меня на роль ведущего. Так что «Графиня де Монсоро» в известной степени стала матерью занявшего важное место в моей актерской жизни проекта. Но о нем чуть позже.
После того как в 1999 году я окончательно ушел со сцены и стал работать в компании Юры Глоцера, театр, казалось бы, ни с того ни с сего вспомнил обо мне: куда это подевался актеришка Долинский? Это, конечно, шутка. Но ведь так часто бывает: когда уже ничего не ждешь, вдруг попрет карта. И поперла — мне стали предлагать роли в антрепризе. Первое предложение было от Театра Чехова, где Леонид Трушкин ставил спектакль по пьесе Григория Горина «Шалопаи, или Кин IV». Самые лучшие воспоминания связаны у меня с этой работой, о которой я уже рассказал. Большой радостью было репетировать и играть с потрясающими актерами — Виталием Соломиным и Валерием Золотухиным.
Стоило начать налаживаться моим театральным делам, как меня вновь стали замечать режиссеры кино и телесериалов. Меня уже начало немного смущать мое мельтешение на телеэкране — даже в ролях, которыми я остался вполне доволен. Поэтому с большим удовольствием я снялся в небольшой роли Леонида Ильича Брежнева в киносериале «Красная площадь». Мне хотелось показать весь трагизм этого человека, многолетнего руководителя моей великой страны, в последние месяцы его жизни, когда перед ним открывается то, что он не видел, не замечал, что от него скрывало льстивое окружение, — поступки собственной дочери, истинное состояние страны и общества, даже собственные недостатки как человека и руководителя. Не знаю, насколько мне это удалось, но роль Брежнева мне дорога, мне за нее не стыдно.
Благодарен я режиссеру Дмитрию Борщевскому, который пригласил меня сняться в «Московской саге». Супруга Борщевского сценарист Наталья Виолина специально для меня написала роль следователя по особо важным делам, которого не было в трилогии Василия Аксенова. Прототипом моего героя послужил реальный «важняк» Генпрокуратуры, знаменитый Лев Романович Шейнин. Знаменит он был не только своей профессиональной деятельностью, но и литературными трудами: его «Записки следователя» считались в далекие пятидесятые годы шедевром детективно — приключенческого жанра.
Мне была чрезвычайно интересна роль этого непростого, противоречивого человека, который играл отнюдь не последнюю роль в мрачном «деле врачей». А для меня он когда-то давным-давно был просто дядей Левой: Шейнин приятельствовал с моим отцом и бывал у нас в доме…
Снялся я в это время и в фильме Юлия Гусмана «Парк советского периода». Ну и попил же Юлик, дай Бог ему здоровья, моей кровушки на съемках! Требовательный, дотошный — с таким режиссером особо не покобенишься. Он твердо знает, какой конечный результат хочет получить, и где ужом, где ежом своего добивается. Остроумен, как черт. Работать с ним — большая радость. А я, грешный, пользуясь добрыми с ним отношениями, развел в съемочной группе жуткую семейственность. В «Парке советского периода» вместе с отцом и матерью сыграла и наша Полина.
Да и куда было деться Поленьке от злой актерской судьбы?! Сколько она себя помнит, в нашем доме толклись актеры, режиссеры, литераторы, все разговоры крутились вокруг театра и кино. До химии ли ей было, до математики? Нет, в школе она училась вполне прилично, но все интересы были сосредоточены на самодеятельности, на школьных спектаклях. А ее, как назло, обходили главными ролями, томили в массовочках. Чтобы ее успокоить, я как-то сказал: «Ничего, доченька. Придет время, талант свое возьмет и чужое прихватит».
За год до аттестата Поля заявила, что не хочет больше мучить ни себя, ни учителей, и перешла в школу-экстернат. Ей не терпелось поступать в театральное. Мы с Наташей не стали этому препятствовать. Несколько раз я просил ее почитать стихи. Чувствовал — девочка явно одаренная. Но, опасаясь собственной, отцовской необъективности, попросил больших своих друзей, прекрасных актрис и педагогов Юлию Рутберг и Нину Дворжецкую послушать Полю. Они были единодушны: надо поступать в театральный институт. Поля подала документы сразу в три: ГИТИС, Щукинское и Щепкинское училища.
Так уж совпало, что я в это время репетировал в Театре сатиры роль в спектакле «Генеральная репетиция» по пьесе Альдо Николаи, которая сейчас идет под названием «Ни сантима меньше». Пригласил меня художественный руководитель моей альма-матер Александр Анатольевич Ширвиндт: хватит, мол, дурака валять, возвращайся на родную сцену, где начинал. Как тут откажешься? Тем более что меня ожидали замечательные партнеры во главе с самой Ольгой Александровной Аросевой. Репетировали мы долго и трудно, но в конце концов спектакль, мне кажется, получился. Так вот, работая с Шурой Ширвиндтом как с режиссером, я не мог не сказать ему, что моя дочь поступает в «Щуку», где он профессорствует. Не то чтобы просил его о помощи дочке, но все-таки поставил в известность.
