– Когда я смогу снова увидеть тебя? – спрашивает он.
– Не знаю. Это наша неделя с детьми. – Я смотрю на часы на его каминной полке. Я должна была уйти полчаса назад. Мы с Эндрю должны забрать Колдера и Изабо от Эрики до шести часов, а затем как образцовые родители отправиться с ними на выходные в Солт-Лейк-Сити.
Зоопарк. Тематические парки. Семейные рестораны с орущими младенцами и раздраженными родителями, бегающими за своим уставшим потомством. Им так отчаянно хочется побаловать себя ужином в ресторане, что они готовы обречь весь остальной мир на муки, заставив окружающих вкушать плоды их бездарного родительского труда.
Я бы предпочла остаться здесь. С Ронаном.
– Я позвоню тебе на следующей неделе, – говорю я, берясь за дверную ручку. Мой взгляд останавливается на его голой груди, и в моей голове вновь возникает картинка: его тело накрывает мое, его руки создают безопасную гавань, своего рода убежище для моих самых отвязных фантазий.
Ронан, мой образцовый американский скаут-орел, обожает грязный секс, но он не эгоист. Он может заковать меня в наручники, но он не кончит, пока я не кончу. Он также обожает трахать меня в общественных местах, зная укромные уголки, и обещает, что нас никто не застукает, никто никогда не найдет.
Он – мой самый великий кайф и моя самая большая слабость.
И я ничего не могу с собой поделать, и вновь и вновь возвращаюсь к нему.
Выскользнув через переднюю дверь, я направляюсь к своей машине. Та припаркована в нескольких кварталах отсюда, у обочины гравийной дороги, куда редко заглядывают местные жители. Ведь здесь нет ничего красивого: ни альпийских горок, ни подпорных стен, сложенных из восьмитонных валунов, ни роскошных загородных домов. Только чем ближе я подхожу, тем отчетливее вижу что-то странное на моем заднем ветровом стекле.
Я ускоряю шаг и вижу, что кто-то нарисовал на пыльном стекле всего одно слово.
Шлюха.
Мое сердце бешено колотится, глаза бегают по сторонам, но я никого не вижу. Деревья. Стрекот сверчков. Сумеречное небо.
Кто-то проследил за мной.
Кто-то видел, как я входила в дом Ронана. Кто-то знает про нас.
Мое горло сжимается от страха. Я пытаюсь нащупать ключи, но те как назло провалились куда-то на самое дно сумки. В какой-то миг я готова броситься назад к Ронану. Вдруг он может что-нибудь с этим сделать?
Но в следующую секунду звонит мой телефон. На экране вспыхивает имя Эндрю.
– Привет, – говорю я, пытаясь скрыть дрожь в голосе и одновременно стереть буквы на ветровом стекле.
– Ты где?
Я растерянно разеваю рот и судорожно пытаюсь очистить голову и придумать ответ.
– Еду домой.
Он молчит.
Он знает?
– Заехала в аптеку, – говорю я. – Надо было, прежде чем мы уедем из города, забрать пару рецептов. Не рассчитала время. Извини.
Я провоняла сексом и Ронаном.
Сев в машину, я запускаю двигатель, роюсь в сумочке, пытаясь найти дорожный флакончик духов «Гуччи» с распылителем – как нарочно их название «Виноватая», – и бросаю взгляд на свое отражение в зеркале.
Я смотрю в свои собственные испачканные размазанной тушью глаза, и мне противно.
Это не я – я ведь не из тех глупых женщин, что вешаются на другого мужчину, дабы позлить сухаря-мужа и восстать против скучной и сытой богатенькой жизни.
Мне пора покончить с этим делом.
– Скоро буду дома, – говорю я ему, добавляя в голос беззаботную игривость. – Извини.
На том конце линии воцаряется тишина.
Глава 22
Грир
День шестой
Лично я нахожу странным, что дети Эндрю приехали к нему в столь неподходящий момент, но, как я понимаю, его бывшая женушка не намерена менять свой график только из-за того, что его нынешняя исчезла.
Изабо сидит во главе кухонного стола и пихает в рот ложку за ложкой шоколадные хлопья, впившись глазами в экран небольшого телевизора под кухонными шкафчиками, где сейчас мельтешат кадры шумного мультика, предназначенного для детей раза в два, а то и все три младше ее.
Я встречала этих детей лишь несколько раз… на свадьбе, во время моих редких приездов… Мередит всегда говорила о них с любовью. Знаю, по ее словам, в первый год ей пришлось несладко: поначалу они приняли ее в штыки, однако она не сдавалась.
По крайней мере, так она говорила.
У меня такое чувство, что я больше ничего не понимаю.
– Как дела, Изабо? – спрашиваю я, вытирая со стола молоко, которое выплеснулось, когда она заливала им хлопья. – Представляю, как вам сейчас страшно.
Ее ничего не выражающие глаза перемещаются с экрана телевизора на меня. Ее пухлые губы шевелятся, когда она с хрустом жует хлопья.
– Мама сказала, что, наверно, она мертва, – говорит она. – Папа заплатил кому-то, и ее убили.
От неожиданности я роняю полотенце. Оно падает на пол у моих ног.
– Почему твоя мама так говорит?
– Я слышала, как она разговаривала по телефону с моей тетей Лизой. – Изабо берет еще одну ложку, роняя несколько хлопьев, отправляет ее в рот.
Сколь бы это ни было заманчиво, я не расспрашиваю ее. Она еще ребенок. Она ничего ни о чем не знает и, скорее всего, неверно истолковала тот бред, который слетел с накачанных ботоксом губ ее мамаши.
– Кстати, как поживает твоя мама? – спрашиваю я, изображая интерес.
Изабо закатывает глаза.
– Можно подумать, вам не все равно.
Я вопросительно выгибаю бровь.
– Мне просто интересно, что она думает обо всем этом… Переживает? Волнуется?
Дочь Эндрю улыбается, ее брекеты перемазаны шоколадом.
– Вы серьезно? Моя мама ее на дух не переносит. Никто эту вашу Мередит не любит. Даже мой папа иногда.
– Ты это о чем?
– Они вечно ругались, – говорит она. – Они думали, что я их не слышу, но моя комната в том же коридоре. Я все слышу.
– Из-за чего же они ругались? – Я обхожу кухонный стол-островок и сажусь за стол рядом с ней.
– Откуда мне знать? – Видно, что мое соседство ее раздражает; типичная реакция тринадцатилетнего подростка. – Я не слушаю. Я только слышу, как они орут друг на друга и все.
Я вскидываю подбородок. Я не могу представить себе, как Мередит орет. Она самый спокойный и выдержанный человек во всем мире. Чтобы она распсиховалась, ее нужно хорошенько вывести из себя.
За моей спиной открывается и хлопает дверца холодильника. Обернувшись, я вижу Колдера. Он берет бутылку минералки «Эвиан» и откручивает крышечку.
