Полностью альбом звучит так, как будто он на грани того, чтобы стать полным хаосом. Этот альбом был записан как живая пластинка, и туда вошли все песни с достаточно сильной энергетикой, как, к примеру, шумная Overdose с ее прерывистым интро и лирикой, наводящей на мысль о символической связи, установленной в разуме Бона между любовью, наркотиками и Сильвер. Или, к примеру, еще один гимн Бона Bad Boy Boogie, он разворачивается от ноты к ноте, словно подвороты джинсов на коленях.
Вернувшись в Сидней и играя на ударных в группе The Angels, которая теперь подписала собственное соглашение с Alberts, Базз Бидструп пришел в их студию, наблюдая со стороны за тем, как играют музыканты: «Все, что они делали, было сделано с чувством. Да, это не было совершенством, это было нечто иное. Они играли рифф до того момента, как Джордж сказал: “Я думаю, эта песня у нас есть”. Это могло произойти за пять или десять минут. Я помню, что у них не было драм-машин, не было метронома, да ничего не было. Они просто забивали своим звуком Фила Рада. А если Ангус записывал соло, он включал в ход все усилители. Все это делало Джорджа и Гарри хорошими продюсерами. Они действительно могли дать группе нужный настрой, заразить ее энтузиазмом и азартом от общего дела». Позже Ангус вспоминал «дым, который буквально вываливался из гребанного усилителя» в конце песни Let There Be Rock. «Джордж же в этот момент бешено орал мне: “Не останавливайся!”». Усилитель продержался до конца песни, и все. «Он просто растаял», – хихикал Ангус. Да, это был просто один из альбомов, который был полностью готов.
Настоящим героем этого трека, по мнению Марка Эванса, был Фил Радд: «Мы сделали два дубля, и я помню, что уже в конце первого я подумал: “Филу нужно дать отдохнуть пару часов, он совсем выжат”. Но Фил сказал: “Давайте попробуем снова”. Я думал, этот парень сейчас взорвется, но он выстоял, и, как я помню, музыканты все-таки сделали второй дубль».
Группе тяжело давались поиски нового материала. Некоторые новые треки, такие как Bad Boy Boogie, изначально существовали в миниатюре. «Было название того, что это может быть, и рифф, который мы строили вокруг него, возможно, с небольшим саундчеком, – рассказывает Эванс. – Другие песни, такие как Whole Lotta Rosie, вообще поначалу не выглядели как вещи, которые могут “выстрелить”».
С ее стоккато, странным интро и хитрым вокалом, Whole Lotta Rosie стала для группы своеобразной песней-автографом, она характеризовала AC/DC примерно как Whole Lotta Love Led Zeppeline, от которой они, собственно, и взяли название трека.
Все это напоминало еще один переделанный номер, на этот раз – перепевку песни Dirty Eyes с выступления, которое состоялось четыре месяца назад. Эванс говорит: «Того, что было нужно, не произошло. Но в тот недельный период в Сиднее это вдруг превратилось в то, чем является и по сей день».
Настоящая Рози была девушкой с гор Тасмании: «Массивная девушка. Больше, чем многие из нас вместе взятые. На самом деле, я думаю, что она съела кого-то из гастрольной команды», – смеется он. Как рассказывает Ангус Янг, Бону всегда нравились крупные женщины: «Он имел обыкновение развлекаться с двумя девушками похожей комплекции, он называл их Jumbo Jets». Однако ночь с Рози была чем-то иным, говорит Эванс: «Как я помню, в мельбурнском отеле, в котором мы останавливались, был бордель, и Рози управляла им. Однажды ко мне прибежал Пэт Пикет и сказал: “Вы должны прийти и посмотреть на это! Он ее трахает!”» По словам Бона, Рози была просто «слишком большой, чтобы сказать нет». Когда Эванс последовал за Пикетом в комнату, он увидел, как говорит сам, «массивную женщину-кита, из-под которой торчала маленькая татуированная рука». «Пэт сказал: “Смотри, он где-то там!” Однако Рози действительно была очень хорошим человеком. Я не могу сказать, настоящее ли это имя, но мы знали ее как Рози, женщину с рыжими волосами».
В оригинальную австралийскую, британскую и европейскую версии альбома также была добавлена еще одна песня Бона Crabsody in Blue, однако американская звукозаписывающая компания отвергла эту запись со словами: «Это какой-то странный блюз, наполовину Ride On, наполовину – The Jack». Это была песня о сексуальных похождениях Бона с того момента, как он стал знаменитым.
Тридцать пять лет спустя юмор этой песни может показаться напряженным, анахроничным. Но если смотреть в контексте того периода, когда трек был написан – расцвета прогрессивного рока с его напыщенной лирикой и другими отличительными знаками того времени – Crabsody in Blue выглядит скорее позитивно анархичной. Однако все это оказалось слишком непонятным для американцев, и, как оказалось, еще и для японской звукозаписывающей компании, заменившей этот трек на Problem Child из Dirty Deeds, альбома, который американцы также только что отвергли.
Как обычно, минусовки были завершены уже в первую неделю записи. Бон, которому принесли кассеты с замиксованными треками без вокала, к которым он затем придумал слова, записал все свои вокальные партии на второй неделе, тогда же Ангус начал накладывать туда свои разнообразные гитарные соло. «Бон буквально заперся ото всех вместе со своими записными книжками, сочиняя лирику и подгоняя ее под минусовки, – вспоминает Эванс, добавляя с ухмылкой. – За исключением того случая, когда он ушел и не возвращался в течение двух дней…»
Конечно, эти дни Бон провел с Сильвер, которая тоже вернулась в Австралию, чтобы отпраздновать Рождество с друзьями в Аделаиде, а затем, в январе, она приехала к Бону в Сидней. Отношения Бона с Сильвер были в тот момент хороши как никогда, и Бон, конечно же, пил еще больше, чем обычно, ведь общее увлечение алкоголем только скрепляло эту пару. «Мы арендовали небольшой мотоцикл, чтобы легко перемещаться по округе, – вспоминает она. – Было несколько ночей, когда я пыталась уйти, но он снова ко мне возвращался».
В глазах окружающих Бон был более влюбленным, чем когда-либо. И больше чем когда-либо он нуждался в убежище, где мог укрыться от давления, которое на него оказывало существование в AC/DC. «Братья Янг любили Бона, это даже не обсуждается, – говорит Браунинг. – Но Бон нуждался в собственной волне, в увлечениях, свойственных любому хиппи, таких как косяки, таблетки или что-то подобное».
Несмотря на то что Малькольм время от времени тоже курил разные вещи, говорит Браунинг, братья Янг ненавидели находиться рядом с подобными людьми. «Алкоголь же – совсем другое дело, – отметил он. – Тем не менее они могли бы побить камнями любого наркомана, который попался бы на их пути. Они ненавидели это, и Бону было бы очень некомфортно в такой среде. Поэтому когда он хотел сделать что-то подобное, он уходил. Они принимали такой расклад, без проблем. Просто Бон жил совсем в ином мире, чем тот, где были Малькольм и Ангус».
Несмотря на то что Бон и Сильвер снова расстались, группа планировала вернуться в Лондон сразу после того, как работа над альбомом будет завершена. Сильвер тоже мечтала вернуться к своей одинокой жизни в Лондоне, неважно, с Боном или нет – это были отношения, которые будут существовать до тех пор, пока он этого хочет. «В дороге он иногда чувствовал себя изолированным. Таким уж был Бон, – рассказывает Эванс. – Я думаю, это, вероятно, было тем, что обычно называют депрессией. У каждого из нас бывают моменты, когда мы думаем: “Да что же я здесь делаю, черт возьми?”, вы понимаете? Но Бон, кажется, испытывал что-то подобное уже лет десять. Даже тогда, когда все мы чувствовали, что успех приходит к нам, он продолжал оставаться подавленным». Бон всегда ненадолго уходил от группы и находился в немного другой обстановке, даже с Сильвер, и он, казалось, нуждался в таком уединении больше, чем кто-либо еще.
