Конечно, кое-что о нем Гелсарт все-таки понял. Например, что царевич Солгар интересуется судьбой «племянницы» по собственной инициативе. Да и родства между ними, несмотря на обилие верительных грамот от царского дома Белора, как такового нет. Значит, парень здесь по личным причинам.
Однако, когда речь заходила о Гесте, в эмоциях царевича не ощущалось мужского интереса или страстного подтекста. Разве что отголоски какого-то чувства, которое Гелсарт мог бы определить как смесь досады и недовольства собой. Гелсарт снова и снова возвращался к этому в разговоре, сбивая с толку сменой темы и шокирующими вопросами.
Ни одного прокола. Это раздражало! Оставалось либо принять то, что мальчишка невероятно изворотлив, либо он так чист душой, как хочет казаться. В чистые души Гелсарт не верил. Значит, первое.
Неожиданно попался экземпляр, почти равный ему по ловкости ума?
Властитель был озадачен и решил присмотреться к молодому человеку уже новым взглядом. Понять, насколько тот может быть опасен в будущем.
И тут Гелсарта внезапно осенила мысль.
Если этот царевич Солгар по собственной инициативе интересуется судьбой своей родственницыГесты, значит, у девушки может быть к нему особенное отношение! Она могла быть влюблена в мальчишку или испытывать какие-то еще чувства. Это предположение слегка бесило, вызывая глухое недовольство. Но. Но!
Властитель внезапно расхохотался, откидываясь затылком на подушки у спинки ложа. Подумать только, как взбесится от этого ревнивый сукин сын Зэйн!
У него резко подскочило настроение. Гелсарт даже простил этому Солгару бесцельно потраченный вечер. Черт с ним, пусть сегодня спит, а завтра с утра надо будет продолжить.
И обратил наконец внимание на девиц, вертевшихся перед его ложем. Выбрал одну, с длинными кудрявыми волосами и большой стоячей грудью на тонком почти лишенном изгибов теле.
— Иди сюда. Остальные вон.
Рабыня подошла, глаза в пол. Он поманил пальцем, когда она подобралась ближе, становясь перед ним на колени, протянул руку и больно ущипнул, вытягивая сосок. Девушка тихо охнула.
— Почему ты сделала ничего, чтобы привлечь внимание царевича?
— Я? Господин, я… — вскидывая на него влажно блестящий страхом взгляд.
Прелесть игры состояла в том, что рабыня не могла видеть царевича, этих прислали уже после того, как ужин закончился. Значит, ей и оправдаться нечем. Гелсарт усмехнулся.
— Молчи. Здесь вопросы задаю я.
Девчонка умолкла, ниже опуская голову, ее беззащитная покорность доставила ему внезапное удовольствие. Он вдруг на миг увидел в этой склоненной фигурке другую девушку, которая скоро точно также будет стоять перед ним на коленях. Темное возбуждение поднялось откуда-то из глубины души, завибрировало желанием.
— За это ты будешь наказана, — проговорил он, продолжая причинять ей боль.
Голова склонилась еще ниже. Страх. Дрожь на коже. Хорошо.
— Хочешь доставить мне удовольствие?
— Да, мой господин… — с затаенным отчаянием в голосе проговорила девица, понимая, что ее ждет.
Еще немного. Немного ускользающих остатков желания, а потом все сменилось отвратительной досадой. Не то!
Ему мало было страха. Покорности. Знания того, что может сделать с рабыней что угодно, хоть выпотрошить, хоть в куски изрезать. Это не давало душе желанного.
Не хватало того чудесного тонкого привкуса магии, аромата невинности, ощущения свежести и солнца на коже.
Проклятие!
Вместо темного тягучего возбуждения, сулившего невероятную разрядку, хлынул черный гнев. Гелсарт одним движением отбросил испуганно взвизгнувшую рабыню прочь.
— Пошла вон!
Рабыня сначала уставилась на него круглыми от ужаса глазами, а потом умчалась, придерживая разорванный на груди лиф. А Гелсарт рывком встал и выскочил на террасу. Ночь висела над головой черной чашей неба, утыканного мириадами огромных мерцающих звезд. Ночь не давала успокоения, дразнила запахами, шептала, будоража тайного зверя в его душе.
Пойди и возьми то, что принадлежит тебе по праву.
Зачем ждать? Если она может быть твоей уже сегодня.
Еще не осознал, откуда эти эмоции, а ноги уже несли его к потайной лестнице, вниз. У двери из заговоренного серебра Гелсарт замер, сжимая и разжимая кулаки. Хотелось снести ее, к чертовой матери разворотить весь Лабиринт и взять то, что ему было нужно. Подавить сопротивление животного, запертого внутри. Животного, посмевшего противопоставить его воле свою. Зэйна.
Рык вырвался из груди Гелсарта. Ладонь уже вскинулась, чтобы снести дверь.
Несколько секунд он стоял раскачиваясь. Гнев клокотавший внутри, постепенно сходил на нет, оставляя после себя ядовитый холодный пепел.
Когда все прошло, Гелсарт ушел.
Уже бы надо спать, а ей все не хотелось уплывать в сон.
Немного теплой нежности после пылавшей огнем страсти. Угнездиться в кольце сильных рук Зэйна, у его груди. Слушать, как стучит сердце, гладить горячую гладкую, словно атласную кожу. Ее любимое чудовище.
И вдруг спросила:
— Зэйн, а почему ты все время такой горячий?
Он пожал плечами, уткнувшись носом в ее макушку.
— Не знаю. Сколько себя помню, всегда таким был.
Ладонь Гесты остановилась против его сердца, пальцы раскрылись звездой, полностью вбирая. Словно она держала его сердце в руке.
— А знаешь, ты очень добрый. И красивый. Когда я тебя в первый раз увидела, ты показался мне совершенным…
Неожиданное признание заставило мужчину вздрогнуть, кожа покрылась мурашками. Спазмом сдавило горло. Он привык быть каким угодно, только не добрым и красивым. В это было трудно, невозможно поверить, Зэйн предпочел отшутиться.
— Это потому ты от испуга вазу разбила, стоило меня увидеть? — хмыкнул он, отводя глаза.
— Не-а, — заерзала, пряча лицо у него на груди, смущаясь и краснея. — Тогда, в первый день. Ну, в самый первый. Знаешь, если бы у тебя были крылья, ты был бы настоящим драконом.
Болью отдавались в его душе ее слова, руки сами сильнее сжались вокруг тонкого тела.
Мммм, — потянулась она, мечтательно прикрывая глаза. — Если бы у тебя были крылья, мы могли бы улететь отсюда… И никакой Гелсарт ничего бы не смог нам сделать. Нет такой силы, чтобы могла удержать дракона.
Если бы у него были крылья. Если бы он был не проклятой ползучей рептилией, запертой в подземной норе, а настоящим властелином неба, могучим и свободным…
Он бы забрал ее из этой могилы. Унес высоко в горы. И там, в жилище, где будут только они и небо, родился бы их первенец.
Зэйн закрыл глаза. Зажмурился до боли. Ничего этого не будет. Нельзя.
