Жалкая бессильная улыбка исказила пунцовые губы, по лицу пробежала тень страдания. Она быстро сбросила одеяло, капот полетел на пол, а потом Мариг откинулась на подушку и набросила подол рубашки на лицо.
Дитерикс видел, как нервно вздымается плоский белоснежный животик, как чуть подрагивает тело в ожидании. Чего? Акта насилия? Он не хотел ее насиловать! Убей Бог, он не хотел! Он хотел…
Невольно отметил, что Мариг за прошедший месяц немного округлилась, кости уже не торчали так заметно. Она казалась такой беззащитной, и в этой беззащитности было страшное, несокрушимое оружие.
Мужчина замер вслушиваясь в ее шумное затрудненное дыхание, Потом медленно приблизился, протянув руку, невесомо, почти не прикасаясь, дотронулся до губ, скрытых тонкой тканью.
Эта ее рубашка…
Она разделяла из не хуже каменной стены. Непробиваемой, непреодолимой. Разрушить эту стену силой невозможно.
Вся злость, бродившая в нем, куда-то испарилась, Дитерикс понимал, что наверное должен был бы уйти, но он не мог этого сделать. Ему нужно было пробиться к ней, необходимо иначе никак не уляжется в душе эта мучительная потребность, с которой он безуспешно боролся все эти дни.
Мужчина приблизился, осторожно лег рядом, легко провел кончиками пальцев по лицу, скрытому тканью. Вздрогнула, губы под рубашкой чуть приоткрылись, задышала глубже.
Боится…
Не надо. Не надо страха, пусть не будет страха.
Очень нежно, невесомо прикоснулся губами к ее губам, скрытым тканью. Еще и еще раз. И еще. Покрывая легкими поцелуями лицо, руки, тело.
Белоснежное, светящееся в полумраке комнаты, чуть подрагивающее тело.
Губы спустились ниже, даря ласку. Она действительно чуточку округлилась, но это не имело ровно никакого значения. Сейчас не имело для мужчины никакого значения, какие у нее формы, пусть даже этих форм вовсе нет. Была она.
Не тело, но она.
Покрывая поцелуями дрожащий живот и ноги, он целовал ЕЕ. Дарил нежность, ласку. Отдавал с лихвой то, что безжалостно забрал когда-то. Дарил блаженство. Тонул в нем сам.
Постепенно тонкое, чуть светящееся тело начало отвечать на ласку, с губ слетел тягучий стон наслаждения. И только тогда мужчина осторожно сдвинул с ее лица рубашку, чтобы прижаться к губам своими, пить, не насыщаясь, утоляя жажду. Позволить рукам касаться так, как ему мечталось весь этот месяц.
Сейчас он уже не мог бы сказать, как себя ощущает. Это было так… словно не было тела, словно его нет и ее нет по отдельности, но есть они едино, вместе.
Никогда Дитерикс не испытывал такого, а он-то спал с женщинами с одиннадцати лет. То, что происходило с ним сейчас, не просто секс, это как печать навечно. Дальше он уже ничего не помнил и не соображал, он просто был. Был с ней, в ней, а она в нем.
* * *
Кнут накинул звуконепроницаемый полог на их спальню не сразу, как король туда вошел. Но на сей раз он не оставил себе «замочной скважины». И лишь спустя довольно долгое время решился проникнуть сквозь полог тонкой ниточкой сознания. И немедленно закрыл его снова.
А после опустился на пол, прижался спиной к стене. Он и не замечал, что все это время ходил на месте. По ширине коридор был в три шага. Три шага туда, три обратно. На лице мага появилась странная, но очень довольная улыбка, он извлек из-за пазухи серебряное зеркальце — артефакт, активировал.
На сей раз Джефрэйс ответил не сразу, пришлось ждать, пока в зеркальце появилась его встревоженная физиономия с растрепанными со сна волосами. На немой вопрос, читавшийся в глазах старика, Кнут просто кивнул.
Князь замер, прикрывая глаза. Грудь его резко вздымалась, Кнуту даже почудилось, что из-под век старика блестят слезы. Но тот вдруг резко оживился:
— Кнут! Не больше десяти шагов! Помни!
— Да, — ответил тот. — Я помню. Я же обещал.
С этими словами маг прервал контакт.
Мастер Кнут служил князю уже больше девятнадцати лет. Делал он это добровольно по одной причине. Мариг. Когда девочка только родилась, измученный, почти выживший из ума Джефрэйс просил мага, проездом остановившегося в Аренгарте, посмотреть, что не так с ребенком.
Вот тогда и покорила она навсегда его сердце. Догадавшись, что перед ним дитя древней крови, маг сначала испытывал к ребенку непонятный, почти болезненный интерес, а потом полюбил как свою дочь, которой у него никогда не было.
И Джефрэйс любил дочь, но то была мучительная, горькая любовь с болью пополам. Девочка всегда напоминала о любимой Тильдир, потерянной навеки. Глядя в голубые глаза Мариг, ему было проще поверить, что любимая женщина могла быть ему неверна, чем в то, что произошло на самом деле. Но все-таки часть души Джефрэйса была отравлена сомнением, так ему было легче жить.
Знал ли он, на ком женился? Ни в тот момент, ни после Джефрэйс этого не знал. И о том, что в Ворстхолле издревле живут сильфиды, отправляясь туда войной, он тоже не знал. Казалось, должен был бы заметить странности, имевшие место в этом походе. Трое его старших сыновей, они погибли, один погнался в лесу за косулей и упал в ловчую яму с кольями, другой заблудился, и сгинул в болоте, а третий сорвался со скалы. Почему так произошло?
Ему бы остановиться, поинтересоваться, но князь ничего не слышал, его будто вела куда-то крепкая нить, тянувшаяся из сердца. А, увидев Тильдир, понял, что принадлежит ей навеки.
Невозможно закрыть свое сердце от дочерей сильфид.
Не всем видим свет, что скрывается в них, и не во всех возникает к ним привязанность, лишь в тех, кого выберет сама. Та привязанность, будь то дружба или любовь, крепка как смерть. Любить дочери сильфид могут лишь одного единственного, кого выберет их сердце. И только с ним могут иметь детей.
* * *
Прошло некоторое время и странное, неизъяснимое состояние блаженства отпустило Мариг.
Понемногу вспомнила, что она в спальне своего мужа.
В постели своего мужа, в его объятиях… Спят? Она не сразу смогла прийти в себя, а, осознав, что между ними произошло, пришла в смятение.
Захотелось немедленно сбросить с себя его руки и бежать.
Почувствовав, что она напряглась, Дитерикс проснулся. Тонкое тело жены стало отодвигаться, он инстинктивно сжал руки, вдавливая ее в себя. Не дать ей отдалиться. Не сейчас. Отвернулась.
— Я… — услышал сбивчивый шепот.
— Что? — выдохнул в ответ, касаясь рукой волны черных волос.
— Я хочу уйти, ваше величество.
Так холодно. Словно провалился с головой под лед. Отнял руку, она не пошевелилась. Молча встал, оделся и вышел.
Мариг казалось, она вовсе не сможет уснуть в этой постели. Однако стоило ей остаться одной, сон сморил ее в считанные минуты. В отличие от Дитерикса. Он еще долго стоял у открытого окна в спальне своих северных покоев. Морозный воздух выстудил комнату, но холод был приятен, холод был сродни холоду, поселившемуся в душе.
