Тем не менее в своём ответном послании президенту США Макмиллан снова отметил тот факт, что «европейцы уже долгие годы живут в непосредственной близости от ядерного оружия противника, и привыкли к этому». Он подчеркнул, что Великобритания окажет максимальную поддержку Совету безопасности ООН в разрешении возникшего кризиса. В то же время английский премьер выразил несогласие с предложением руководства НАТО привести вооруженные силы Великобритании в состояние повышенной боевой готовности.
Позиция Лондона была предельно ясна. Англия оставалась союзником США, но не стремилась быть вовлечённой в конфликт с русскими.
В тот же день премьер-министр собрал заседание британского правительства. Он проинформировал членов кабинета о последних событиях и переговорах с американцами. На следующий день, пригласив к себе лидеров оппозиции — Хью Гейтскелла, Джорджа Брауна и Гарольда Вильсона — Макмиллан познакомил и их с конфиденциальными документами, полученными из Вашингтона.
Лейбористам они явно не понравились.
— Кто сказал, что эти ракеты — наступательные? — недовольно заметил Гейтскелл. — Я не думаю, что наша партия поддержит жёсткие меры американцев.
Вечером Макмиллану по «скремблеру», то есть американской «вертушке», позвонил Кеннеди. Говорил в основном президент США. Английский премьер высказывался редко и кратко. Он главным образом слушал, отвечая своему собеседнику одобрительными репликами. Кеннеди был в целом удовлетворён состоявшимся разговором, но без труда понял, что безоговорочной поддержки от Лондона любым жёстким мерам США ему ждать не приходится.
Переговоры в Лондоне провели и руководители разведок США и Великобритании. В лондонской штаб-квартире МИ-6 на Бродвее, 54, долго беседовали Дик Уайт и Честер Купер. Главной темой, естественно, был Карибский кризис.
Ход напряжённой дискуссии был прерван помощником «Си». Войдя в кабинет шефа, он положил ему на стол срочную шифровку от московского резидента СИС. Неожиданная новость ошеломила переговорщиков. Из шифровки следовало, что советская контрразведка арестовала ценнейшего из послевоенных агентов МИ-6 и ЦРУ — полковника Олега Пеньковского.
Как выяснится позже, КГБ медлил с арестом несколько месяцев, чтобы установить все контакты предателя. Но 22 октября шеф второго главка КГБ генерал Грибанов отдал долгожданный приказ.
Пеньковский предоставил в распоряжение Вашингтона и Лондона поистине бесценную информацию о советском ракетно-ядерном щите. Из этой информации следовало, что шести тысячам американских ядерных боеголовок Советский Союз в ту пору мог противопоставить лишь триста. Преимущество США было подавляющим. Распространявшаяся Хрущёвым во время его поездок за рубеж информация о том, что в СССР «ракеты делают как сосиски», оказалась дутой. Пеньковский помог руководству США вскрыть слабые стороны советской обороны, уверовать в своё военное превосходство над СССР и безбоязненно действовать в ходе Карибского кризиса с позиции силы.
Как станет ясно из рассекреченных затем архивных материалов, Пеньковский получил от ЦРУ и МИ-6 два кодированных телефонных сигнала, которые он должен был использовать при необходимости срочного уведомления своих хозяев. Один означал непосредственную угрозу ареста, другой — угрозу войны вследствие подготовки советского ядерного удара. Пеньковский накануне провала почувствовал угрозу неминуемого ареста. Но, вместо того чтобы передать соответствующий сигнал, он сделал в московскую резидентуру ЦРУ другой телефонный звонок, сообщая американцам об угрозе ядерного нападения на США со стороны СССР.
Если верить воспоминаниям бывших сотрудников ЦРУ, то на стол Ди-Си-Ай Джона Алекса Маккоуна в Лэнгли легла лишь шифровка об аресте в Москве их агента Олега Пеньковского. Кто-то из замов директора ЦРУ взял на себя ответственность утаить от высшего руководства последний сигнал провалившегося агента. Этот человек в Лэнгли, очевидно, понял, что Пеньковский, видимо, решил, что если уж ему погибать, то лучше погибать со всем миром, и не стал распространять запущенную Пеньковским в эфир ложную тревогу. Нетрудно представить себе реакцию американских ястребов в окружении президента Кеннеди, если бы шифровка из Москвы не застряла в одном из кабинетов Лэнгли, а дошла до них.
Во вторник 23 октября Хрущёв направил ответное личное письмо американскому президенту. Меры, объявленные Вашингтоном, характеризовались в нём как агрессивные. Советский лидер называл их вмешательством во внутренние дела СССР и Кубы, нарушением права суверенного государства на оборону от агрессора. В заключение Хрущёвым выражалась надежда на отмену Соединёнными Штатами объявленных мер во избежание «катастрофических последствий для всего мира».
В тот же день вышло официальное заявление советского правительства по этому вопросу, распространённое информационными агентствами по всему миру. В нём повторялись аргументы, изложенные Хрущевым в его конфиденциальном послании президенту США.
Всю неделю, предшествовавшую Карибскому кризису, в советском посольстве в Лондоне нарастала напряжённость. Дипломаты и разведчики были готовы действовать, понимая, что промедление в сложившейся ситуации смерти подобно.
— Я без конца тормошил начальство беспокойными и назойливыми вопросами, — вспоминал Иванов. — Что делать, как действовать, что предпринять?! Ведь ждать дольше было нельзя. Но инструкций из Москвы по поводу введённого Соединёнными Штатами «карантина» не поступало. Вообще не было никаких указаний и ориентировок.
И резидент ГРУ Анатолий Павлов, и исполняющий обязанности резидента КГБ Николай Литвинов, и временный поверенный в делах СССР в Великобритании Виталий Логинов оказались в те дни в непростом положении. После заявления советского правительства дело наконец сдвинулось с мёртвой точки. Сотрудники посольства получили «добро» на работу, срочность и важность которой были беспрецедентны. Ведь судьба мира в те октябрьские дни буквально висела на волоске.
В среду 23 октября Логинов встретился с министром иностранных дел Великобритании лордом Хьюмом. Главный мотив встречи прослеживался без труда — не допустить ядерной войны вследствие Карибского кризиса. Он был понят английской стороной как пожелание русских их британским коллегам оказать соответствующее давление на своих заокеанских партнёров и склонить их к мирным переговорам. Кроме общих слов и ничего не значащих заверений от лорда Хьюма Виталий Логинов на этой встрече не услышал ничего.
В среду утром Иванов позвонил доктору Уарду, и они встретились в его квартире на Уимпол Мьюз. Стивен был чрезвычайно взволнован и обеспокоен сложившейся ситуацией вокруг Кубы. После беседы с Ивановым у него утвердилось мнение, что Советский Союз и США со всеми их ядерными ракетами взяли курс на лобовое столкновение и только чудо может спасти их самих и весь мир от уничтожения.
Советский разведчик, дабы склонить Уарда к сотрудничеству с ним, как мог, подогревал опасения своего английского друга.
— В тот день я сказал Уарду, что на карту поставлена судьба мира, — вспоминал позднее Евгений Иванов. — Видимо, я выглядел не на шутку озабоченным. Стивен, как мне показалось, осознал всю важность момента и предложил мне свою помощь.
