Заросли снова зашевелились.
То же самое сделал и Матиас.
Послышался какой-то крик, шумный шелест, хруст и шум.
С некоторым опозданием я вломился в кусты, чтобы помочь Матиасу, который бросился на что-то, а теперь лежал, вертясь по земле во мраке. Я лучше слышал его, чем видел, и тут что-то ударило меня по болыпеберцовой кости так, что я упал навзничь, прямо на Матиаса и того, с кем он бился. Во всяком случае, как я заметил, то был не медведь и даже не медведица, ведь у медведя косичек не бывает… Косы…
– Роза? – угадал я. – Роза, это ты?
– Отпустите меня! – заорала Роза. – Отпусти меня, глупая ты скотина!
А так как Матиас по-прежнему не отпускал свою добычу, она закричала:
– Отпустите меня! Знайте, у меня нож! Да, то, без сомнения, была Роза.
– Ладно, отпусти ее, Матиас! – попросил я. – Это моя… это моя названая сестра. – Ведь я не знал, как иначе ее представить.
Матиас помог Розе поднятья, вытащил ее из зарослей и повел к костру. Я последовал за ними и впопыхах чуть не упал, споткнувшись о громадную корзину. Дровяная корзина? Должно быть, ее принесла Роза, но на что ей такая огромная, что едва под силу нести? Я поднял корзину и потащил ее в наш маленький лагерь. Корзина звенела и дребезжала так, будто в ней была целая лавка мелкого торговца железом.
Вид у Розы был просто ужасен. Листья и мелкие веточки запутались в ее светлых волосах, а ее колени, руки и одна сторона лица были измазаны грязью. Слезы сбегали по ее щекам – эти всхлипывания, что я слышал… то плакала Роза.
– Я думал, ты медведь! – вырвалось у меня, и она окинула меня раздраженным взглядом, но не произнесла ни слова.
Она провела рукой по лицу, чтобы стереть слезы и грязь, но рука ее была так грязна, что стало еще хуже.
– Что ты делаешь здесь? – спросил я.
– А ты как думаешь?
Она несколько раз сплюнула. Хотел бы я знать, плевала она на меня или просто Розе в рот набилась земля, когда Матиас повалил ее. Розе повезло: она и выплакалась, и показала свой бешеный нрав, но почему она в таком гневе – я не мог взять в толк.
– Роза, с чего ты…
– Я скажу тебе с чего! – прервала она меня. – Я не могу сидеть сложа руки и ждать, пока ты болтаешься в Низовье. Дина – моя подруга! Но об этом никто и не подумал!
Пожалуй, она была права. В последнее время немногие в доме думали о Розе. Уж я-то о ней точно забыл. Она помогала маме, она обихаживала животных, она мыла посуду и помогала стряпать, а никто из нас, пожалуй, не думал, каково ей живется. Однако же из-за этого все-таки…
– Все равно ты не можешь просто так являться с таким треском и грохотом! – сказал я. – Среди ночи! А как же матушка? Она же изведется от беспокойства.
– Не тебе бы говорить, помолчал бы! – огрызнулась Роза. – Я по крайней мере оставила записку.
Я не собирался отвечать на это замечание. В целом, может, было не так уж и глупо перебраниваться из-за того, кто из нас двоих заставил матушку беспокоиться больше: я или она.
– Ты можешь здесь переночевать, – дозволил ей я своим коронным присловьем, и это прозвучало в моем голосе. – И – нечего – тут – больше – спорить! Но завтра, как рассветет, отправишься домой. Пороховая Гузка захватит тебя с собой.
Роза строптиво глянула на меня.
– Не тебе решать! – отрезала она и вскинула голову так, что ее косы заплясали.
– Роза, у тебя даже лошади нет!
– Что ж, пойду пешком! Тот, кто идет на своих двоих, тоже приходит куда собирался!
Я требовательно взглянул на Матиаса. Неужто он не может объяснить девчонке-несмышленышу, что это не годится. Но он лишь посмотрел на нас своими золотистыми глазами хищной птицы и, как видно, вмешиваться не собирался.
Роза уселась на корточки у костра, подняла крышку дровяной корзины и вытащила оттуда одеяло. Заставь я ее вернуться, я был бы вынужден привязать ее к лошади Пороховой Гузки, а мысль о том, чтобы драться с Розой, была мне не по душе. Ведь я-то знал, что у нее есть нож.
– Оставайся здесь, пока не рассветет, – как можно тверже повторил я. – И ни на один час дольше!
Роза фыркнула:
– А ты не ляжешь спать? Завтра будет долгий день.
Она легла на землю, плотно укрывшись и подоткнув под себя одеяло. Я попытался взглянуть на нее построже, но глаз Пробуждающей Совесть у меня не было, а меньшим с такой, как Роза, не обойтись.
– Надо взять селитру! – внезапно громко и отчетливо выговорил Пороховая Гузка.
Повернувшись, я посмотрел на него. Но глаза его были закрыты, и он был глубоко погружен в свои сны. Как ему удалось, даже глазом не моргнув, проспать и «медвежью охоту», и мою перебранку с Розой?
Я проснулся от дивного запаха жареных колбасок. У меня еще были закрыты глаза, а я уже улыбался, ведь накануне на обед да и на ужин тоже нам достались лишь черствый хлеб да вязкая несладкая овсяная каша, сваренная Матиасом. Так что нечего удивляться, что Пороховой Гузке снился пирог с черникой.
Я сел. Солнечные лучи косыми полосами озарили темную листву, а подле нашего маленького очага сидела на корточках Роза, переворачивая на сковороде колбаски… а еще на сковороде у нее – не верю глазам своим! – жарились ломтики картошки. У меня просто слюнки потекли.
– Проснулся? – спросила она, едва заметно, но все же дружелюбно улыбнувшись мне. – Чай готов, у тебя есть кружка?
Она кивнула в сторону небольшого жестяного котелка, стоявшего на камне рядом с огнем. Над ним поднимался легкий пар.
Да, кружка у меня была, хотя мне и в голову не приходило брать с собой сковородки и котелки для чая, и колбаски, и картошку! До меня дошло, почему приход Розы, когда она продиралась сквозь заросли со всем своим грузом, звучал будто поступь медведя. Подумать только, как она волокла все это от Баур-Кенси!
– Откуда у тебя все это? – спросил я, потому что успел разглядеть – сковорода у Розы не из нашего дома.
– Нико помог мне, – только и ответила она.
– Нико? Нико помог тебе?
Я недоверчиво глядел на нее, и мне было трудно представить себе, что это правда. С какой стати Нико помогать Розе удирать из дома? Ведь, как ни крути, она удрала… Во всяком случае, матушка ее не отпускала.
– Нико сказал, что, ежели мы беремся спасать Дину, понадобится хотя бы один человек с каплей здравого смысла и житейского опыта.
– Никого ты спасать не будешь, – произнес я. – Ты отправишься домой.
– До или после завтрака? – спросила она и снова улыбнулась еще милее, чем прежде.
И тут у меня, как назло, громко заурчало в животе.
