– Их знает каждый хроноспасатель, они наши герои, – улыбнулся Тол. – Правда, я не помню всех подробностей их биографии, но сейчас все найду и распечатаю для вас. Пока могу только сказать, что они сделали очень много «нырков» в разные эпохи – и всегда удачно. Да, и, кажется, их приемный сын продолжил их дело, а дочь стала то ли певицей, то ли балериной…
Аркадий закрыл глаза и почувствовал, что его и правда неудержимо клонит в сон – наверное, врач, когда регулировал что-то на краю «ванны», добавил в заживляющую жидкость снотворное или просто сильное успокоительное. Но пациент не расстроился, ведь самое главное он узнал. А все остальные вопросы вполне могли подождать.
Глава II
Аркадий Светильников сидел на длинном балконе, опоясывавшем здание клиники на двадцатом этаже, и смотрел на медленно встающий над горизонтом алый шар солнца. С тех пор как ему разрешили самостоятельно ездить по больнице в инвалидном кресле, он часто приезжал на один из балконов на рассвете и на закате и подолгу сидел, любуясь переливающимся всевозможными оттенками небом, меняющим свой цвет с красного на золотой солнцем и принимающими самые причудливые формы облаками. Едва ли не единственные вещи, ничуть не изменившиеся за прошедшие два столетия. Хотя – вот же ирония судьбы! – именно закатами, восходами и вообще природными красотами Светильников смог по-настоящему насладиться только теперь. В своем «родном» XXIII веке ему все времени не хватало…
Зато теперь молодой человек мог сколько угодно любоваться природой: медики в двадцать пятом столетии оказались еще более невероятными перестраховщиками, чем в двадцать третьем, и крайне неохотно разрешали своим пациентам и ходить, и заниматься какими-нибудь простыми делами, даже когда те были уже вполне к этому готовы. От выздоравливающих пациентов требовалось, чтобы они как можно больше лежали и тратили как можно меньше сил. Двигаться разрешалось только во время занятий лечебной физкультурой и только делая специальные упражнения под руководством инструктора, а вся прочая «самодеятельность» считалась вредной и опасной для дальнейшего выздоровления.
Аркадию с трудом удалось выклянчить у своих врачей разрешение проводить часть дня, сидя в кресле, а потом чуть ли не со скандалами добиться возможности кататься по клинике и выезжать на балкон. Одержав эту небольшую победу, он стал мечтать о том, чтобы съездить прогуляться на улицу хотя бы рядом с больницей, но решил, что так сильно испытывать терпение медиков все же не стоит и что лучше ему на некоторое время стать послушным пациентом и больше ничего не требовать. А потом, когда они убедятся, что прогулки по больнице ему не вредят, он попробует «раскрутить» их на следующую уступку…
Воспоминания о борьбе с докторами навели Светильникова на мысль, что в будущем, которое теперь стало его домом, с прежних времен сохранилось еще кое-что – то самое врачебное упрямство и излишняя забота о больных. Пожалуй, об этом стоило поговорить с Анатолием Верновским – тот обещал зайти к нему сегодня. Аркадий опустил глаза на маленький экранчик часов на подлокотнике кресла – где-то минут через двадцать гость появится. Встречи с ним стали самой большой радостью бывшего хроноспасателя: Тол своими рассказами о жизни в двадцать пятом веке развеивал скуку и однообразие больничных будней. От него Светильников, в частности, узнал, что в XXV веке снова появилось много компьютеров – более простых, чем до восстания искусственного интеллекта, не способных к развитию и просто облегчающих людям работу. А еще – что эпидемия бесплодия в последнее десятилетие стала постепенно сходить на нет: с каждым годом в мире рождалось все больше детей, хотя в XXIII веке ученые считали, что такое произойдет хотя бы на сто лет позже. Эти две главные новости показались Аркадию самыми важными, все остальное вроде заселения других планет и появления подводных городов впечатлило его гораздо меньше.
Но сейчас, пока его друг еще не пришел, стоило по полной налюбоваться восходом. Петербургское апрельское солнце светило робко, неярко и почти не грело, так что на его медленно плывущий вверх красный круг можно было смотреть довольно долго – и даже медики, хоть и ворчали в своей обычной манере, не стали ни запрещать этого, ни требовать, чтобы Светильников надевал защитные очки. Хотя могли – Тол уже поведал, что правый глаз Аркадию пришлось полностью выращивать заново. Как и всю правую половину лица.
Не сводя глаз с солнечного диска и клубившихся над ним сиренево-розовых облаков, Аркадий провел пальцами по своей правой щеке. Кожа на ней стала теперь гладкой и мягкой, как у маленького ребенка, без каких-либо неровностей и без малейшего намека на щетину – с мечтой отпустить в старости такую же бороду, как у Иоанныча, Светильникову пришлось попрощаться. Пальцы двинулись дальше, влево, и ощущение мягкости под их кончиками сменилось другим, более привычным – он нащупал свою обычную, жестковатую кожу, местами колючую от пробивающихся волос. Такую же, как двести с лишним лет назад.
Но думать о прошлом сейчас не стоило. Аркадий старался реже вспоминать об оставшейся в двадцать третьем веке жизни – особенно когда сидел на балконе, где перед ним открывался вид на его новую жизнь. Петербургская окраина, где находилось тридцатиэтажное здание больницы, изменилась до неузнаваемости. Исчезли переплетающиеся многоярусные дороги со сложными развязками, в которых так легко путались даже опытные автомобилисты, но на их месте не появились бескрайние заповедники с лениво гуляющими по дорожкам среди деревьев людьми из любимых Светильниковым в юности книг писателей-фантастов. Внизу виднелись дороги, но по ним не ездили машины, а люди, как правило, не шли, а сидели или даже лежали на широком бордюре по краям – зато сами дороги с разной скоростью двигались по земле, похожие на огромных темно-зеленых змей. Эти змеи извивались среди деревьев и небольших построек, окруженных деревьями, и уползали куда-то вдаль, за горизонт, где находились какие-то более высокие здания, плохо различимые в утренней туманной дымке.
Иногда Аркадию хотелось поскорее узнать, что там за здания и куда ведут зеленые дороги, но он убеждал себя, что спешить не стоит. Тем более что и врачи, и опекавший его Анатолий постоянно твердили, что ему нельзя перегружать себя новой информацией. В чем-то они, наверное, были правы: Светильников и так с трудом «переварил» рассказ Тола о том, что и дороги, и многие окружающие людей вещи в XXV веке созданы из органической материи и, по сути, являются живыми – чем-то вроде колоний одноклеточных растений, питающихся солнечным светом.
Солнце поднялось выше и теперь из красного стало ярко-оранжевым. Но воздух на двадцатом этаже оставался холодным, и Аркадий поплотнее закутался в укрывавший его большой мохнатый плед. Если кто-нибудь из персонала больницы зайдет на балкон и решит, что пациент мерзнет, его тут же увезут в палату, не слушая никаких возражений!
Сзади послышались шаги, и Светильников, решив, что его опасения оправдались и к нему пришел врач или медсестра, приготовился изображать полностью довольного жизнью человека. Однако в следующую минуту у него из-за спины вышла девушка в ядовито-зеленом брючном костюме и накинутом на плечи слишком большом для ее тонкой фигурки белом халате – точно не медик и не пациентка.
