Мэттью тянется к телефону:
– Давай мне номер, я им позвоню. А ты пока можешь начать готовить завтрак.
Я диктую ему номер и отправляюсь на кухню заваривать кофе. Включив кофемашину, я слышу, как он объясняет, что коляску доставили нам по ошибке, а потом шутит, что если коляска предназначалась той супружеской паре, которая была в магазине одновременно со мной и которую я убедила купить ее, то мне положен процент с продажи. И невольно радуюсь тому, что моим советом воспользовались.
– Дай угадаю – они сказали, что мы можем оставить ее себе, для нашего будущего ребенка? – улыбаюсь я, когда Мэттью появляется в дверях кухни.
– Так значит, это правда. – Он удивленно качает головой. – А я ей не поверил сначала. Подумал, она что-то путает. – Мэттью заключает меня в объятья. – Ты что, и правда беременна, Кэсс? То есть это, конечно, замечательно, но я не понимаю – как? – Он смотрит озадаченно. – Неужели доктора ошиблись? Мне сказали, что я не могу иметь детей, но вдруг это не так? Вдруг они ошиблись и проблема не во мне?
На его лице светится надежда, и я кляну себя на чем свет стоит.
– Я не беременна, – тихо говорю я.
– Что?
– Я не беременна.
– Но девушка, с которой я сейчас разговаривал, поздравила меня! Она вспомнила тебя, вспомнила, как ты выбирала коляску для нашего ребенка!
Невыносимо видеть, как он расстроен.
– Она меня, наверно, с кем-то путает. Я тебе говорила, что там была супружеская пара…
– Но она говорит, ты сказала ей, что беременна, – возражает он, отстранившись. – Не понимаю, Кэсс. Что происходит?
Я сажусь за стол и нехотя объясняю:
– Я сказала ей, что беру слип для себя, а не в подарок, потому что это так и есть. А она решила, что я беременна. Ну и я не стала ее разубеждать, так было проще.
– А с коляской что? – Мэттью не скрывает разочарования.
– Не знаю.
– Что значит – не знаешь?
– Не помню.
– Тебя уговорили ее купить?
– Я не знаю.
Он садится напротив и берет мои руки в свои.
– Послушай, любимая. Может, тебе стоит с кем-нибудь поговорить?
– В каком смысле?
– Ты в последнее время сама не своя. И это убийство… Оно как-то уж слишком сильно на тебя подействовало. И потом, эти звонки…
– А что звонки?
– По-моему, ты придаешь им слишком много значения. Больше, чем они того заслуживают. Мне, конечно, трудно судить, я их не слышал…
– Я не виновата, что звонят только тогда, когда тебя нет дома, – резко бросаю я: меня почему-то раздражает, что в последние два дня звонков не было. Мэттью смотрит на меня удивленно, и я вздыхаю. – Извини. Меня просто бесит, что, когда ты дома, он, как нарочно, не звонит.
Слово «он» повисает в воздухе.
– В общем, я думаю, если ты сходишь к доктору Дикину, хуже не будет. Так, на всякий случай.
– Зачем это? – Я занимаю оборонительную позицию. – Я просто устала, вот и все. Рэйчел говорит, у меня нервное истощение. Слишком много событий за последние два года.
– С каких это пор она стала экспертом? – хмурится Мэттью.
– Я думаю, она права.
– Может быть. Но к доктору все равно можно сходить.
– Все хорошо, Мэттью, честное слово! Мне просто нужно отдохнуть, – заверяю я, но в его глазах сомнение.
– Давай я запишу тебя? Пожалуйста, если не хочешь делать это для себя, сделай для меня. Я больше не могу так, правда не могу.
Я собираюсь с духом.
– А если у меня что-нибудь найдут? – спрашиваю я, желая его подготовить.
– Что найдут?
– Ну, я не знаю… – Губы меня едва слушаются. – Деменцию или что-то вроде этого…
– Деменцию? Ты слишком молода для этого. Скорее всего, просто стресс, как ты и говоришь. – Он слегка трясет мои руки. – Я только хочу, чтобы тебе помогли. Ты позволишь мне тебя записать?
– Ну, если тебя это осчастливит…
– Я надеюсь, что это осчастливит тебя. Мне кажется, сейчас ты не очень-то счастлива.
Глаза застилают неожиданные слезы.
– Нет, – отвечаю я. – Не очень.
8 августа, суббота
Мэттью чудом записал меня к врачу на сегодняшнее утро – кто-то отменил запись, и образовалось окно. Мне тревожно. Мы приписаны к доктору Дикину с тех пор, как переехали сюда, но я еще ни разу не видела его, потому что не болела. Я была уверена, что и Мэттью не встречался с ним, но теперь, когда нас позвали в кабинет, с удивлением понимаю, что они уже знакомы. Более того: доктор знает о моих проблемах с памятью.
– Я не знала, что муж с вами это уже обсуждал, – говорю я, краснея.
– Он беспокоится о вас, – отвечает доктор. – Скажите, когда вы впервые заметили, что вас подводит память?
Мэттью ободряюще пожимает мою руку, а я едва сдерживаюсь, чтобы не вырвать ее. Я чувствую, что меня предали. Обсуждали меня за моей спиной. Пытаюсь не придавать этому значения, но мне все равно обидно.
– Точно не знаю… – начинаю я; не хочу упоминать те случаи, которые мне благополучно удалось скрыть от Мэттью. – Несколько недель назад, наверно. Мэттью пришлось вызволять меня из супермаркета, потому что я забыла дома кошелек.
– Нет, еще раньше, когда ты уехала в Касл-Уэллс без сумки, – спокойно поправляет Мэттью. – И еще, помнишь, как ты оставила в супермаркете половину покупок?
– А, да, я и забыла, – отвечаю я и тут же запоздало понимаю, что таким ответом признала еще два провала в памяти.
– Ну, такое со всеми случается, – мягко отвечает доктор Дикин. Я рада, что он оказался именно таким, похожим на мудрого дедушку, который многое повидал и хорошо знает жизнь, в отличие от вчерашних выпускников мединститута, действующих строго по учебнику. – Не думаю, что тут есть повод для беспокойства. Но я должен расспросить вас о здоровье членов семьи, – продолжает он, разрушая мою надежду на скорое окончание визита. – Я знаю, что ваших родителей нет в живых. Расскажете, от чего они умерли?
– Моего отца насмерть сбила машина, когда он переходил дорогу. Прямо напротив дома. А мама умерла от пневмонии.
– Были ли у них еще какие-то проблемы со здоровьем?
– У мамы была деменция.
Мэттью рядом со мной вздрагивает от неожиданности. Едва заметно, однако я все равно это чувствую.
– Можете сказать, когда ей поставили диагноз?
Лицо у меня горит огнем, и доктор наверняка это заметил. Опускаю голову и, прячась за волосами, отвечаю:
– В 2002-м.
– И сколько ей было лет?
