– Что?
– Я прочитал то, которое из клиники.
От возмущения у меня отвисает челюсть.
– Ты читал мою почту?!
– Только одно письмо, из клиники, – торопливо объясняет он. – И то лишь потому, что ты, похоже, была совсем не в состоянии заниматься почтой. Я подумал, что это может быть важно. Вдруг доктор хочет осмотреть тебя, или сменить лекарство, или еще что-нибудь.
Я смотрю на него осуждающе:
– Все равно ты не имел права! Где оно?
– Там, где ты его оставила.
Пряча страх за возмущением, я шагаю в кухню и роюсь в стопке писем. Вот оно. Трясущимися пальцами достаю из разорванного конверта сложенный листок и разворачиваю его. Строки прыгают перед глазами: «говорил о ваших симптомах со специалистом», «направить вас на обследование», «ранняя деменция», «на прием как можно скорее».
Письмо выпадает у меня из рук. Ранняя деменция. Я перекатываю во рту эти слова, как бы примеряя их на себя. Какая-то птица во дворе, подслушав меня через открытую дверь, подхватывает и принимается чирикать: «Ранняя деменция, ранняя деменция, ранняя деменция». Руки Мэттью обвиваются вокруг меня, но я по-прежнему скована страхом.
– Ну, теперь ты знаешь, – говорю я дрожащим голосом, и слезы наворачиваются на глаза. – Доволен?
– Разумеется, нет! Как ты можешь так говорить? Я расстроен. И зол.
– Из-за того, что на мне женился?
– Ни в коем случае.
– Если хочешь уйти от меня – пожалуйста. Без денег я не останусь, так что смогу неплохо устроиться.
– Эй, не говори так! – Он легонько встряхивает меня за плечи. – Я уже объяснял, что вовсе не собираюсь от тебя уходить. А доктор Дикин просто хочет обследовать тебя, вот и все.
– А вдруг в результате выяснится, что все плохо? Я знаю, что это такое, поверь. И знаю, как мучительно все это будет для тебя.
– Если беда придет, мы встретим ее вместе. И как бы то ни было, у нас еще много лет впереди. Счастливых лет, Кэсс, – даже если выяснится, что у тебя деменция. И потом, есть же препараты, которые ее замедляют. Пожалуйста, не волнуйся раньше времени! Нужно надеяться на лучшее. Я знаю, это трудно, но ты постарайся!
Я кое-как дотягиваю до конца этого дня. Мне невыносимо страшно; как можно надеяться на лучшее, когда я не в состоянии включить микроволновку и стиральную машину? Вспоминаю маму с чайником – и глаза снова обжигают слезы. Как скоро я разучусь заваривать чай? А одеваться? Мэттью, видя мое состояние, говорит, что все могло быть гораздо хуже, а я в ответ спрашиваю, что может быть хуже, чем лишиться разума. Он молчит, и мне неловко оттого, что я приперла его к стенке. Я знаю, злиться на него нехорошо – ведь он так старается не терять оптимизма. Но это как убить гонца, принесшего дурную весть: невозможно испытывать благодарность к человеку, который отнял у тебя последнюю надежду на то, что проблемы с памятью вызваны не деменцией.
20 сентября, воскресенье
Я стою на кухне и, не сводя глаз с Мэттью, медленно помешиваю ризотто, которое приготовила на обед. Он в саду, пропалывает клумбы. Я не то чтобы слежу за ним – просто пытаюсь сфокусировать взгляд, пока мысли в моей голове кружатся в ураганном вихре. Сегодня выходной, и я не принимала таблетки.
Со дня убийства Джейн прошло два месяца. У меня нет ни малейшего представления, куда подевались последние несколько недель. Из-за таблеток они слились в какое-то сплошное пятно, в котором нет места боли. Я с трудом отсчитываю дни назад, пытаясь понять, когда получила письмо от доктора насчет обследования, и у меня выходит три недели. За эти три недели я так и не примирилась со своей предполагаемой ранней деменцией. Возможно, когда-нибудь я смогу это принять; обследование запланировано лишь на конец октября. Но сейчас я не хочу даже думать об этом.
Я думаю о Джейн. Ее лицо стоит у меня перед глазами – размытое, как в тот вечер, когда я видела ее в лесу. Мне грустно оттого, что я ее уже почти не помню; все как будто произошло давным-давно. Вот только мой телефонный преследователь по-прежнему где-то здесь. По будням, когда я дома одна, я то и дело отмечаю краем уха телефонные звонки. Временами сквозь пелену в голове я слышу, как Ханна, Конни или Джон оставляют мне сообщения. Но когда звонок обрывается, не дождавшись включения автоответчика, я понимаю, что это он.
Я продолжаю делать заказы в «магазине на диване». Только теперь я повысила планку и покупаю не кухонную утварь, а украшения. В пятницу Мэттью, вернувшись с работы, подобрал с порога очередную посылку, оставленную почтальоном. Мое сердце привычно упало: новый раунд игры «угадай, что внутри».
– М-м-м, пахнет, как мое любимое блюдо! – Мэттью, улыбаясь, подошел меня поцеловать.
– Да, я решила, что было бы неплохо начать с него выходные, – отозвалась я, пытаясь сообразить, что же такое заказала.
– Замечательно! – Он взвесил в руке коробку. – Еще что-то для кухни?
– Нет, – ответила я наугад в надежде, что не промахнусь.
– А что тогда?
– Подарок.
– Для меня?
– Нет.
– А можно посмотреть?
– Смотри, если хочешь.
Мэттью, взяв ножницы, разрезал упаковку.
– Это ножи? – спросил он, достав два плоских футляра, обтянутые черной кожей.
– Открой, и узнаешь, – предложила я и в ту же секунду вспомнила, что там. – Жемчуг. Это жемчуг.
Щелкнув крышкой, он открыл один футляр.
– Очень красиво!
– Это для Рэйчел, – доверительно сообщила я.
– Я думал, ты уже купила ей сережки.
– А это на Рождество.
– Но сейчас только сентябрь, Кэсс!
– Что плохого в том, чтобы подготовиться заранее?
– Ничего, конечно. – Мэттью, достав чек, присвистнул: – С каких это пор ты покупаешь друзьям подарки за четыреста фунтов?
– Я имею право тратить свои деньги на что захочу! – заявила я оборонительным тоном. Да, хорошо, что я не сказала ему о коттедже в Иль-де-Ре, который купила для Рэйчел!
– Ну конечно, имеешь. А второй для кого?
У меня была единственная версия: забыв о покупке, я заказала то же самое еще раз.
– Я подумала, ты мог бы подарить мне его на день рождения.
– А у тебя разве нет? – нахмурился он: желание подыгрывать мне у него явно пропало.
– Такого нет, – отрезала я, надеясь, что третьего футляра не будет.
– Ладно, – отозвался Мэттью, и я почувствовала, что он смотрит на меня с каким-то странным любопытством. В последнее время я часто ловлю на себе этот его взгляд.
* * *
Ризотто готово. Я зову Мэттью, и мы садимся за стол. Когда мы заканчиваем есть, в дверь звонят. Мэттью идет открывать.
