– Что-нибудь пропало? Нас ограбили? Ты это хочешь сказать?
– Я не знаю, ограбили нас или нет. Знаю только, что кто-то здесь был. Мэттью, ты можешь приехать? Я не знаю, что делать.
– А ты включала сигнализацию перед уходом?
– Включала.
– Ну и как же тогда этот кто-то к нам забрался, раз она не сработала?
– Я не знаю.
– Есть какие-то следы взлома?
– Не знаю. Я не успела заметить. Слушай, мы теряем время! Вдруг он еще там? Может, стоит полицию вызвать, как ты думаешь? – спрашиваю я и, поколебавшись секунду, прибавляю: – Ведь убийца Джейн все еще на свободе…
Мэттью не отвечает. Глупо было упоминать об этом, конечно.
– Ты точно уверена, что у нас кто-то был? – спрашивает он.
– Ну конечно, уверена! Иначе бы я тревогу не подняла.
– Ну, тогда лучше позвонить в полицию, – нехотя соглашается он. – Они быстрей меня доберутся.
– Но ты все равно приедешь?
– Да, уже выхожу.
– Спасибо!
Через минуту он перезванивает и говорит, что полиция скоро будет. Они приезжают очень быстро, но без сирен. Значит, Мэттью не упоминал об убийстве. Машина резко останавливается у ворот. Эта же женщина приезжала, когда у меня сработала сигнализация.
– Миссис Андерсон? – Она идет ко мне по подъездной дорожке. – Констебль Лоусон. Меня вызвал ваш муж. Стало быть, вы считаете, что кто-то проник в ваш дом?
– Да, – торопливо отвечаю я. – Я ходила гулять, а когда вернулась, то поняла, что кто-то побывал на кухне.
– Вы обнаружили следы взлома? Может, стекло в двери разбито или что-то подобное?
– Я не знаю, я только в кухню успела заглянуть.
– И вы полагаете, что они еще здесь?
– Не знаю. Я не пыталась проверять. Я сразу вышла сюда и позвонила мужу.
– Могу я войти? У вас есть ключи?
– Да. – Я передаю ей ключи.
– Пожалуйста, оставайтесь здесь, миссис Андерсон. Я позову вас, когда выясню, что это безопасно.
Констебль заходит в дом. Слышно, как она выкрикивает: «Здесь есть кто-нибудь»? Потом тишина, минут на пять. Наконец она снова показывается в дверях.
– Я осмотрела весь дом, – сообщает она. – Не вижу никаких признаков того, что к вам кто-то проник. Следов взлома нет, окна заперты, никакого беспорядка.
– Вы уверены? – тревожно спрашиваю я.
– Может, зайдете и сами осмотритесь? – предлагает она. – Проверите, не пропало ли что, и вообще.
Я иду за ней в дом и осматриваю каждую комнату. Ничего как будто не изменилось – и все же я точно знаю, что здесь кто-то был. И когда она спрашивает откуда, беспомощно отвечаю:
– Просто чувствую.
Мы спускаемся вниз и снова заходим в кухню.
– Может, выпьем чаю? – предлагает констебль, усаживаясь за стол.
Я иду к чайнику, но вдруг замираю на месте.
– Моя кружка! – восклицаю я, поворачиваясь к констеблю. – Я ее оставила на столешнице, когда уходила, а теперь ее нет. Вот откуда я знаю, что здесь кто-то был! Кружка исчезла!
– Может, она в посудомойке?
Заглядываю в посудомойку и вижу там свою кружку.
– Я знала, знала, что не сошла с ума! – торжествующе заявляю я и в ответ на ее недоуменный взгляд прибавляю: – Я ее туда не ставила! Оставила на столешнице.
Дверь открывается, и входит Мэттью.
– Все в порядке? – спрашивает он, глядя на меня с беспокойством.
Пока он говорит с констеблем, я пытаюсь сообразить, не могла ли ошибиться насчет кружки. Но я точно знаю, что ошибки не было. И снова обращаюсь к констеблю, которая как раз сообщила Мэттью, что не нашла ни следов взлома, ни признаков чьего-то присутствия.
– Здесь точно кто-то был, – настаиваю я. – Моя кружка не могла сама оказаться в посудомойке!
– О чем ты? – спрашивает Мэттью.
– Перед уходом я оставила ее на столешнице, а когда вернулась, она была в посудомойке, – объясняю я.
– Наверно, просто забыла, что поставила ее туда, вот и все, – отвечает он, спокойно глядя на меня, и поворачивается к констеблю: – У жены иногда бывают проблемы с памятью. Она может забыть что-нибудь, перепутать.
– Понятно, – отзывается та, бросив на меня сочувственный взгляд.
– Моя память тут ни при чем! – раздражаюсь я. – Я не идиотка. Я прекрасно знаю, что я делала, а чего не делала!
– Ну, не всегда, – мягко возражает Мэттью.
Я открываю рот, чтобы возразить, и тут же закрываю его. При желании Мэттью может привести кучу примеров, когда я была не в состоянии вспомнить свои действия. В наступившей тишине я понимаю, что могу доказывать свою правоту до посинения: они все равно не поверят, что я оставила кружку на столешнице.
– Простите, что зря вас побеспокоили, – сухо говорю я.
– Ничего страшного. Береженого бог бережет, – добродушно отвечает констебль.
– Я, наверное, пойду полежу.
– Правильно! – одобряюще улыбается Мэттью. – Я к тебе поднимусь через минуту.
Констебль Лоусон уезжает, но Мэттью все не идет ко мне. Устав ждать, я спускаюсь вниз и нахожу его в саду с бокалом вина, которое он пьет с совершенно безмятежным видом. Глазам не верю!
– Я рада, что тебя совершенно не беспокоит тот факт, что у нас дома кто-то побывал! – восклицаю я.
– Да ладно тебе, Кэсс! Если они всего лишь чашку в посудомойку поставили, то это явно не повод для беспокойства, согласна?
Не могу понять, шутит он или нет. Мэттью никогда так раньше не разговаривал. Внутренний голос просит не перегибать палку, но мне уже трудно сдержать порыв гнева.
– Я правильно понимаю, что ты поверишь мне только тогда, когда найдешь мой труп с перерезанным горлом?
Мэттью ставит бокал на стол.
– Так вот о чем ты думаешь? Что кто-то собирается пробраться в дом и убить тебя?
Что-то щелкает у меня внутри, и я кричу:
– Какая разница, что я думаю? Все равно на мои слова всем плевать!
– То есть ты всех нас обвиняешь? Твои страхи абсолютно необоснованны, Кэсс.
– Он говорил со мной!
– Кто?
– Убийца.
– Кэсс! – стонет он.
– Да, говорил! И он был в доме. Пойми, Мэттью, все уже не так, как прежде!
Мэттью сокрушенно качает головой:
– Кэсс, ты больна. У тебя ранняя деменция и паранойя. Просто смирись с этим.
Жестокие слова повергают меня в шок. Не зная, что сказать, я разворачиваюсь и ухожу в дом. Задерживаюсь на кухне, чтобы выпить свои две таблетки, и жду, что Мэттью сейчас меня догонит. Он не идет, и тогда я поднимаюсь наверх и, стянув одежду, забираюсь в постель.
