– Ты же знаешь, ради обеда в «Костеллос» я готова на все, – отвечает она с лукавыми искорками в глазах.
Усевшись напротив, я отпиваю кофе.
– Ну как вчера все прошло, оторвалась там? – интересуется Рэйчел.
Я улыбаюсь, и напряжение слегка спадает.
– Не то чтобы оторвалась, но было весело.
– А красавчик Джон был?
– Конечно. Все учителя были.
– Надо было и мне заглянуть, – ухмыляется она.
– Он для тебя слишком молод, – фыркаю я. – И к тому же у него есть девушка.
Рэйчел вздыхает:
– Эх, подумать только – а ведь он мог быть твоим!
Я, подыгрывая ей, сокрушенно качаю головой: она до сих пор недоумевает, как можно было выбрать не Джона, а Мэттью.
После маминой смерти Рэйчел мне очень помогла. Старалась вытащить из дома, брала с собой на вечеринки. Общалась она в основном с коллегами и знакомыми по йоге, и при первой встрече они обычно спрашивали меня, где я работаю. Месяца два я объясняла всем, что бросила работу в школе, чтобы ухаживать за мамой, и как-то раз меня спросили, почему же теперь я не возвращаюсь на работу. И я вдруг ужасно захотела вернуться. Мне надоело сидеть дома и наслаждаться вновь обретенной свободой, которой я не видела много лет; я хотела жить – жить полной жизнью тридцатитрехлетней женщины.
Мне повезло – из-за острой нехватки учителей в нашем округе меня направили на курсы повышения квалификации, а потом взяли в школу в Касл-Уэллсе вести историю в девятом классе. Было здорово снова начать работать; а тут еще Джон, по которому сохли все учительницы и ученицы, вдруг пригласил меня на свидание, и это мне очень польстило. Если бы мы не работали вместе, я бы, наверно, согласилась. Но, несмотря на мой отказ, Джон не сдавался. Он был так настойчив, что я даже вздохнула с облегчением, когда познакомилась с Мэттью.
Я отпиваю еще глоток.
– Ну как там в Америке?
– Очень утомительно. Бесконечные переговоры и слишком много еды. – Рэйчел достает из сумки плоский пакет и протягивает его мне через стол.
– Мое кухонное полотенчико! – радуюсь я, доставая полотенце и разворачивая его. Карта Нью-Йорка; а в прошлый раз было со статуей Свободы. У нас с Рэйчел такая традиция – когда она куда-то едет, в командировку или в отпуск, то обязательно привозит два одинаковых кухонных полотенца: одно себе, другое мне.
– Спасибо! Надеюсь, ты купила себе такое же?
– Конечно! – Ее лицо становится серьезным. – Ты слышала про женщину, которую вчера нашли мертвой в машине? На той дороге через лес, которая ведет сюда из Касл-Уэллса?
Нервно сглотнув, я складываю полотенце вдвое, затем вчетверо и наклоняюсь убрать его в сумку.
– Да, Мэттью говорил. Это было в новостях, – отвечаю я из-под стола.
Рэйчел дожидается, пока я вернусь в вертикальное положение, и, передернув плечами, продолжает:
– Ужасно, правда? Полиция считает, что у нее сломалась машина.
– Серьезно?
– Ага. – Она закатывает глаза. – Кошмар, представляешь – сломаться в такую грозу и в такой глуши, а? Даже думать об этом не хочу.
Я уже готова выпалить, что была там и видела женщину, но что-то меня останавливает. Сдерживаюсь огромным усилием воли. Здесь слишком людно, и к тому же Рэйчел так эмоционально отреагировала на эту историю… Боюсь, она меня осудит. Ужаснется, что я ничего не сделала.
– Да уж, я тоже, – отвечаю я.
– Ты, кажется, ездишь иногда по этой дороге? Неужели и вчера тоже ехала?
– Нет, что ты! Когда я одна в машине, я так не рискую.
Чувствую, как краснею. Она наверняка догадается, что это ложь.
Однако Рэйчел, ничего не заметив, продолжает:
– И все же ты могла оказаться на ее месте.
– Вот только моя машина бы не сломалась.
Рэйчел улыбается, и мне становится немного легче.
– Как знать! А может, и ее машина не сломалась. Это же только версия. Может, ее кто-то остановил – притворился, что ему нужна помощь. Любой бы остановился помочь, правда ведь?
– Да ну? На безлюдной дороге, ночью, в грозу? – Я отчаянно надеюсь, что она со мной согласится.
– Ну, если есть хоть капля совести. Нормальный человек не проехал бы мимо, хоть что-нибудь попытался бы предпринять.
От такой отповеди у меня на глаза наворачиваются слезы. Чувство вины становится нестерпимым. Не хочу, чтобы Рэйчел видела, как подействовали на меня ее слова; опускаю голову, уставившись на вазочку с оранжевыми цветами на нашем столике. Но лепестки расплываются перед глазами, и я в смущении ныряю к сумке за бумажными платочками.
– Кэсс, что с тобой?
– Ничего, все хорошо.
– Мне так не кажется.
Ее голос звучит озабоченно. Я сморкаюсь, пытаясь выиграть время. Мне жизненно необходимо кому-то обо всем рассказать.
– Не знаю почему, но я не…
– Что ты не? – Рэйчел смотрит озадаченно.
Я открываю рот, чтобы признаться, и тут же понимаю: если я все расскажу, то Рэйчел не только будет шокирована тем, что я ничего не сделала для той женщины, но и уличит меня во лжи – ведь я только что соврала, что не ехала вчера той дорогой. И я мотаю головой:
– Ладно, не важно.
– А мне кажется, важно. Кэсс, скажи, что случилось?
– Не могу.
– Но почему?
Я мну пальцами салфетку.
– Потому что мне стыдно.
– Стыдно?
– Да.
– Из-за чего?
Я молчу, и Рэйчел нетерпеливо вздыхает:
– Ну Кэсс, давай уже, рассказывай. Что такого ужасного могло произойти?
От ее раздражения я нервничаю еще сильнее и лихорадочно пытаюсь придумать, что ей сказать, чтобы она поверила.
– Я забыла про Сьюзи, – выпаливаю я. Как же гадко прикрываться такой ерундой по сравнению с убийством! – Забыла, что должна для нее что-то купить.
– Как это забыла? – хмурится она.
– Просто не могу вспомнить, что мы решили ей купить.
– Но ты же это сама придумала, – изумляется она. – Сказала, что, раз Стивен везет ее на день рождения в Венецию, нужно подарить ей легкий чемодан. Это было, когда мы сидели в баре возле моей работы, – поясняет она.
Изображаю на лице облегчение, хотя ее слова мне ни о чем не говорят.
– Ах да! Теперь вспомнила. Боже, я такая глупая! Думала, это духи или еще что-нибудь…
– Но не за такие же деньжищи! Мы ведь все скинулись по двадцать фунтов, если помнишь. Так что в общей сложности у тебя должно быть сто шестьдесят фунтов. Взяла их с собой?
