Они принимаются обсуждать мою вероятную деменцию. Я же пытаюсь сообразить, могла ли как-то принять таблетки из тумбочки, не сознавая, что делаю. Не хочу в это верить. Но если вспомнить, какой жалкой и несчастной я себя чувствовала и как отчаянно желала забыться, то… Может, выпив те две таблетки, что принес Мэттью, я уже в полузабытьи потянулась к тумбочке и достала остальные? Неужели я подсознательно желала свести счеты с жизнью, которую больше не могла выносить?
Все случившееся и так уже измотало меня, а теперь исчезают последние остатки сил. Я опускаюсь на подушку и, прикрыв веки, пытаюсь сдержать наворачивающиеся слезы.
– Кэсс, ты как?
– Я устала, – бормочу я.
– Будет лучше, если сейчас вы дадите ей отдохнуть, – произносит врач.
Я чувствую на щеке губы Мэттью.
– Я вернусь завтра, – обещает он.
28 сентября, понедельник
В конце концов мне пришлось признать, что я выпила таблетки, поскольку доказательства были у меня в крови. Я сказала, что держала таблетки в тумбочке, объяснив, однако, что не копила их с намерением убить себя; я просто складывала их туда, когда Мэттью был дома, со мной, потому что не чувствовала в них никакой потребности. Меня спросили, почему я не рассказала об этом Мэттью, и я ответила, что не хотела, чтобы он знал, в какое коматозное состояние они меня вгоняют. Мэттью с недоверчивым видом заявил, что я немного преувеличиваю, потому что, насколько он может судить, я вела себя вполне адекватно. И в итоге я изменила свою версию: я просто не осознавала, что делаю. Единственная хорошая новость в том, что в больнице, приняв во внимание небольшое количество принятых таблеток, расценили инцидент как крик о помощи, а не как попытку самоубийства.
Когда вечером следующего дня Мэттью привез меня домой, я первым делом бросилась наверх, в спальню, проверить тумбочку. Таблеток не было. Я знаю, он не верит, что я приняла их случайно, хоть и не показывает этого. И это очередной гвоздь в гроб наших отношений. Я его не виню; трудно даже представить, каково ему сейчас: ведь всего за три месяца его слегка рассеянная жена превратилась в слабоумного параноика с суицидальными наклонностями.
Мэттью твердо решил остаться дома до конца недели, хоть я его и отговаривала. На самом деле я бы предпочла, чтобы он ходил на работу, а я могла спокойно подумать о том, куда я вообще двигаюсь. Случайная передозировка заставила меня задуматься над ценностью жизни, и я решительно настроена взять судьбу в свои руки, пока это еще возможно. Для начала я отказалась принимать голубые таблетки, которые мне выписали, и объяснила Мэттью, что попытаюсь справиться без них, поскольку хочу снова жить в реальном мире.
Из-за всех этих событий я совсем забыла, что договорилась встретиться с Рэйчел (а может, и так бы забыла). Когда в пятницу вечером она появилась на пороге, я даже и не помышляла о сборах.
– Дай мне десять минут, – попросила я, радуясь, что снова ее вижу. – А Мэттью пусть пока угостит тебя чаем.
– Ты что, серьезно собираешься куда-то ехать? – спросил Мэттью, удивленно на меня глядя.
– А почему нет? – нахмурилась я. – Я пока не инвалид.
– Да, но после всего, что случилось… – Он повернулся к Рэйчел: – Ты ведь знаешь, что Кэсс в больницу попала?
– Нет, понятия не имела, – ошеломленно ответила та. – Но почему? Что случилось?
– Я тебе за ужином расскажу, – поспешно закрыла я тему и вызывающе (пусть только попробует мне запретить!) взглянула на Мэттью: – Ничего, если я тебя сегодня одного оставлю?
– Нет, конечно, просто…
– Я в порядке, – настаивала я.
– Ты уверена, Кэсс? – озабоченно спросила Рэйчел. – Если у тебя были проблемы со здоровьем…
– Вечер вне дома – как раз то, что мне нужно, – твердо ответила я.
Десять минут спустя мы уже были в пути, и по дороге в Браубери я рассказала ей о своей нечаянной передозировке. Рэйчел ужаснулась, что таблетки могли заставить меня бессознательно причинить себе вред, но, кажется, обрадовалась, когда я заверила ее, что больше не намерена принимать лекарства. К счастью, она поняла, что я не хочу дальше муссировать эту тему, и весь оставшийся вечер мы болтали о другом.
В субботу утром – через десять недель после того, как моя жизнь начала разваливаться, – Мэттью принес мне чай в той самой кружке, из-за которой в понедельник было столько шума, и я невольно снова начала прокручивать все в голове. Перед глазами отчетливо стояла эта кружка, оставленная на столешнице, и я не сомневалась (даже понимая, что память иногда меня подводит), что не ставила ее в посудомойку перед уходом. Тогда кто это сделал? Ключи от дома есть только у меня и у Мэттью, но ясно, что Мэттью этого сделать не мог: он всегда методично загружает посуду, начиная с задних рядов, а посудомойка была практически пуста. К тому же, если бы он заезжал днем домой, то сказал бы мне. Правда в том, что это именно я всегда ставлю посуду на ближайшее свободное место. И если уж я умудрилась неосознанно выпить столько таблеток, то вполне могла и кружку в посудомойку поставить и забыть об этом.
Мы кое-как дотянули до конца выходных. Мэттью ходил вокруг меня на цыпочках, словно я неразорвавшаяся бомба, у которой может в любой момент сработать детонатор. Сегодня утром он наконец смог сбежать в офис, и, хотя и не вздыхал с облегчением, было ясно, что сидеть со мной для него – тяжелая работа. Даже несмотря на то, что без таблеток я намного более адекватна, чем с ними. Просто из-за моей случайной передозировки он перенервничал, и теперь ему не дает покоя мысль, что я еще что-нибудь выкину, пока он дома, так что рядом со мной он не может расслабиться.
Как только он уходит, я встаю. Нужно выбраться из дома прежде, чем позвонит маньяк. Можно, конечно, не брать трубку, но тогда он будет звонить снова и снова, пока я не подойду к телефону, и в итоге выведет меня из равновесия. А сегодня я должна быть спокойной, потому что собираюсь в Хестон, к мужу Джейн.
Я планирую приехать в середине дня, когда, по моим расчетам, близняшки будут спать. Времени у меня полно, и по дороге я останавливаюсь в Браубери, где неспешно завтракаю, а потом отправляюсь по магазинам за новой одеждой, потому что ничего из старого на мне уже не сидит.
Алекс, кажется, не особо удивляется моему визиту.
– Я так и думал, что вы вернетесь, – произносит он, приглашая меня зайти. – Чувствовал, что у вас еще что-то на душе.
– Вы по-прежнему можете меня прогнать, если хотите. Но я надеюсь, что вы этого не сделаете, потому что не знаю, кто еще может мне помочь, кроме вас.
Алекс предлагает чай, но я отказываюсь, вдруг разволновавшись при мысли о том, что собираюсь ему рассказать.
– Так чем я могу вам помочь? – спрашивает он, провожая меня в гостиную.
– Вы можете подумать, что я сошла с ума, – предупреждаю я, усаживаясь на диван. Он не отвечает, и я, сделав глубокий вдох, начинаю: – Ну, ладно. Когда я позвонила в полицию сказать, что видела Джейн живой, они выступили с публичным обращением, призывая того, кто звонил, связаться с ними снова. На следующий день мне кто-то позвонил и молчал в трубку. Я не придала этому значения, но через день был еще звонок, потом еще, и мне стало не по себе. И звонил не обычный извращенец из тех, что пыхтят в трубку; это бы я пережила. На том конце провода была тишина, но я знала, что там кто-то есть. Когда я рассказала мужу, он сказал, что это, наверно, какой-нибудь колл-центр пытается прозвониться. Но я все время с ужасом ждала, что телефон зазвонит, потому что… В общем, я подозревала, что это названивает тот, кто убил Джейн.
