– Метка, говоришь? – недоверчиво проговорил Ле Шаню. – Но зачем?
– Откуда я знаю? – ответил Папу.
– Кто мог послать знак Пьеррику?
– Пьеррику или одному из его матросов, – поправил Папу. – О том, когда и зачем, не имею ни малейшего понятия. А вот от кого…
Папу обвел взглядом оцепеневших рыбаков. В «Тихой гавани» не раздавалось ни звука, кроме тихого жужжания холодильника за стойкой.
– Посмотрите правде в глаза, – произнес Папу. – Знаю, это никому не понравится, но он вернулся. Он пробудился. Одному Богу известно почему. Только, думаю, в наших же интересах сидеть дома в тепле и не выходить в море.
– Тебе легко говорить. А мне через час с якоря сниматься, – заметил Жюэль.
– Мне тоже, – поддержал его Ле Шаню.
– А зачем он вздумал вернуться? – спросил Ив.
– Если б я знал…
– Это все из-за грека! – заорал Фанш. – Стоило тому появиться, как Пьеррик выудил из моря это…
– Это да.
– Верно сказано.
– Может, и так, – согласился Папу.
– А я вам говорил, – напомнил Антуан. – От греков и узкоглазых всегда одни гадости.
Папу подошел к бару и поставил пустой стакан на деревянную стойку. Все молча смотрели на него. Он с громким щелчком положил монету и, пошатываясь, вышел за дверь.
Бежать
На Бельце рыбный промысел полностью подчинен расписанию приливов и отливов. Ежедневно, независимо от времени года, суда заходят в порт и покидают его в течение четырех часов до или после прилива. В момент отлива только в самой середине неглубокого илистого участка сохраняется узкий канал, позволяющий проходить лишь маленьким суденышкам и непригодный для траулеров.
Последние пять ночных выходов в море совершенно вымотали рыбаков. Лов в темное время суток, да еще зимой – каторжный труд. Моряки отчаливали еще до полуночи, каждый в свое время, гуськом, выходили в открытое море и направлялись к месту лова; освещением им служили только слабый отблеск луны на водной поверхности да разрезающие темноту лучи галогеновых прожекторов. Для того чтобы предугадать приближение невидимой волны, распознать, откуда она нахлынет, и направить форштевень судна в нужную сторону, требовались сноровка и неусыпная бдительность. Рыбный промысел сопряжен с определенным риском, и нередко моряки платили за свой труд высокую цену, – ничего не поделаешь, такова эта профессия.
Все эти пять дней прогноз погоды оставался неутешительным. Ледяной северо-западный ветер силой в сорок узлов не стихал ни на минуту, поднимая четырехметровые волны в нескольких кабельтовых от фарватера, проходящего вблизи Сен-Жиль-Круа-де-Ви. Каждый вечер порт, где готовые к отплытию траулеры и сейнеры уже урчали своими двигателями, содрогался от оглушительного грохота разбивающейся о волноломы водной громады. Тем не менее штормового предупреждения метеорологов, предписывающего судам оставаться на приколе, не поступало. А значит, нужно выходить в море – в погодных условиях, хуже которых трудно себе даже представить.
На борту «Пелажи» Марк испытывал настоящую муку. Его донимали холод, нестерпимый шум и приступы морской болезни, соленая вода разъедала кожу. Карадек же, напротив, переносил все эти напасти с невероятной легкостью. Он рассказывал своему неопытному матросу о походах к «новой земле» – берегам Ньюфаундленда. Тогда, в семидесятых годах, приходилось по двенадцать часов кряду разделывать рыбу на палубе при тридцатиградусном морозе. Теперь только старики помнят, как это было. Больше двадцати лет назад поголовье промысловой рыбы в районе канадской банки заметно сократилось, и понятно, что из тех, кому сейчас меньше сорока, там побывали единицы. Конечно, кое-кто из молодых тоже мог похвастаться тем, что бороздил волны во всех уголках земного шара: у берегов Перу, Мавритании, Мадагаскара, Гренландии, в Баренцевом море… Но настоящей легендой в Бретани на протяжении двух веков оставался рыбный промысел у «новой земли». Рассказывая об этом, Карадек раскраснелся от возбуждения. Он на чем свет стоит клял чертовых «ростбифов» за то, что они за ломоть хлеба купили у французов Луизиану, к тому же выгнали их из Акадии и вытеснили в залив Святого Лаврентия и на острова Сен-Пьер и Микелон. А потом эти негодяи закрыли двухсотмильную зону – просто-напросто вышвырнули оттуда бретонских рыбаков, словно какое-то отребье, хотя они занимались там ловом на протяжении двух веков. А правительство и пальцем не пошевелило. Ну да, рыбная ловля – это последнее, о чем власти стали бы думать. Этим технократам интересно аэробусами да скоростными поездами торговать. Ради этого они на все готовы.
– Китайцы давно это поняли. Нужно только назначить цену, и можно нас трахать по-всякому. Марк, Франция – самая банальная шлюха. Цена за вход – пассажирский состав.
Пока они часами добирались до места лова, Карадек рассказывал Марку о своих приключениях на «новой земле». О том, как после двухнедельного перехода они два месяца рыбачили на полярном холоде. При минус десяти морская вода замерзает, и все канаты, ванты, леера, столы для разделки рыбы покрывались льдом, придавая траулерам облик фантастических кораблей. Люди двигались как автоматы, в полной тишине. Их непромокаемые плащи на холоде приобретали структуру картона. Рыбаки отправлялись на свою ежедневную пытку, ни о чем не думая – ни о тоннах рыбы, ни о холоде, ни о времени, которое для них остановилось: знай себе тяни, поднимай, выгружай трал; режь, потроши, отбрасывай коченевшую на морозе рыбу. Их руки словно изрезали тысячи острых бритв, а тела под слоями шерстяной одежды и прорезиненной ткани превращались в ледышки. Казалось, этим вахтам не будет конца. Как и многие пережившие подобное, Карадек отличался невероятной физической и психической выносливостью.
«Пелажи» представляла собой небольшой траулер длиной всего восемь метров. В центре палубы находилось нечто вроде будки, где едва умещалось два человека; за ней, над отсеком для рыбы, располагалась лебедка с козловым краном, позволявшая поднять двадцатипятиметровый трал. Все приспособления были сложены спереди, под верхней палубой. Весь путь до промыслового участка Карадек стоял за штурвалом, и только придя на место, начинали вместе заниматься подготовкой трала. Это был самый опасный момент: старый моряк ставил «Пелажи» на автопилот (так он называл канат, который привязывал к румпелю, чтобы худо-бедно поддерживать нужный курс). В эти минуты они оказывались беззащитными перед высокими волнами, которые могли, ударив сбоку, захлестнуть судно. После они опускали трал и буксировали его в течение одного-двух часов. На повороте Марк занимал свое место у лебедки. Карадек держал курс, следя через иллюминатор, чтобы трал поднимался правильно. Как только тот оказывался над водой, он ставил траулер против ветра, и они вдвоем принимались сортировать рыбу и наполнять ею отсек. Потом проделывали то же самое во второй раз, иногда и в третий. Марка еще подташнивало, но уже реже.
Из последней в феврале ночной экспедиции они вернулись в девять часов утра. Весь день работали на судне, а вечером ужинали супом, наспех сваренным спозаранку. Карадек, вопреки обыкновению, не стал доедать и отправился наверх спать. Марк сидел внизу один, развалившись на диване и потягивая вино. Он размышлял о том, что, возможно, уже близок к тому, чтобы выиграть пари. Исчезнуть, раствориться, затеряться, забыв свое имя, среди таких же безымянных людей; вкалывать до изнеможения, зная, что всем на тебя наплевать. Мало-помалу, с каждой набежавшей волной и следующим поднятым тралом, он приближался к цели – стать невидимкой. Он вдруг ощутил, что на душе у него легко и спокойно. Он понимал, насколько хрупким является это чувство, но впервые за несколько месяцев ему показалось, что все еще может обернуться к лучшему. Он видел, что Пьеррик Жюган и горстка моряков настроены по отношению к нему враждебно и не скрывают этого, но были и другие, кто проявили к нему благосклонность. Хозяин книжной лавки, например, – алкоголик, краснобай, – сразу проникся к нему симпатией. Кюре счел своим долгом извиниться за недостойное поведение моряков. Но что это доказывает? Почему он позвал его на церковную службу? Не говоря уж о Карадеке, который дал ему работу и кров, даже повздорил из-за него с Жюганом. Думаешь, твой драгоценный Карадек сможет справиться с полицейскими? У него были основания надеяться, что он выбрал верный путь. Тогда почему настойчивый голосок крутится у него в голове как юла, повторяя, что он себя обманывает, что принимает желаемое за действительное и на самом деле он просто чужак, и при первой же неприятности здешние жители продемонстрируют, какой смысл они вкладывают в это слово. Когда он впервые ступил на остров в конце января, разве не возникло у него ощущение, что он выбрал не то направление? Помнишь, Марк?.. Разве не хотел он тут же уехать обратно и раствориться в безликом городе? Но тут вмешался Карадек, и он пошел у него на поводу. К тому же материковая часть страны кишмя кишит полицейскими, а на острова они почти не заглядывают. Хотелось бы на это надеяться. Ведь если полицейские разыщут тебя здесь, ты окажешься в мышеловке.
