Поразительно, что тогда меня посетил тот самый барабанщик, который аккомпанировал на моем первом концерте. Он услышал, что теперь у меня есть собственный инструмент, и спросил меня, хочу ли я играть в его группе. Правда, его группа не играла блюз, они занимались немецким роком, в стиле групп Spliff, Ideal или Fehlfarben. Я сразу же согласился. Ради этого уже стоило купить орган. И ради этого стоило пойти на мой первый, катастрофический концерт ведь в противном случае я бы никогда не познакомился с этим барабанщиком.
На следующий день он снова стоял у моей двери. Его сопровождало очень странное кудрявое существо, которое непрерывно смеялось. Без лишних слов они схватили мой электроорган и понесли его на улицу, но, только попав туда, смогли понять, насколько тяжело его было нести. Кудрявый парень, который оказался вокалистом группы, схватил за руку прохожего, залез в его машину и убедил отвезти его самого и орган в свою квартиру, где мы хотели репетировать.
Мы с барабанщиком позже пришли к нему, все вместе внесли орган на четвертый этаж, и тогда я оглядел его квартиру. Первое, что я увидел, была ванна, которая стояла на пьедестале посреди кухни, выкрашенной в красный цвет. Прихожая была оклеена алюминиевой фольгой. В неожиданных местах с потолка, будто перегородки, свисали занавески. На полу лежали корни деревьев. В гостиной находилась огромная ударная установка нашего барабанщика. Он тут же сел и начал играть так громко, что я сильно испугался. В конце концов, это была квартира в совершенно обычном жилом районе, и в ней было открыто окно. Так что его игра была слышна во всем квартале. У меня в доме было специальное ковровое покрытие под пианино и над ним, и я всегда играл очень тихо, чтобы не раздражать соседей. А тут барабанщик играл на ударных в полную силу, как будто это было для всех абсолютно нормально.
Вокалист пребывал в хорошем настроении и открыл бутылку шнапса, и мы стали ждать гитариста. Он пришел после учебы только в начале четвертого, во второй половине дня. Я открыл ему дверь и увидел дружелюбного человека с усами, косой и в тренчкоте. Без лишних слов мы выпили шнапс и начали репетировать. Это означало, что трое играли, а я пытался найти в происходящем какую-то систему или, по крайней мере, определить тональность. Во время нашей первой короткой беседы выяснилось, что я был нужен им в качестве басиста, потому что их басист, кажется, попал в тюрьму. Я так никогда и не узнал, почему должен был занять его место.
На своем органе я выделил две нижние октавы под басовые звуки. Я играл как бешеный. Мне весьма нравилась такая зловещая музыка. Она была очень быстрой и чрезвычайно мощной. Я даже не замечал, что у вокалиста были сложности с ритмом: он совершенно в него не попадал. Я думал, что так и должно быть. Потом я понял, что он поет на немецком, а вернее сказать, кричит. Он дергался как сумасшедший, и я был восхищен. Такого человека я никогда еще не встречал. Все это очень отличалось от других групп, с которыми я был знаком.
Сразу же, без остановки, мы записали пять песен. Мы наиграли примерно на целую кассету. Во время записи я еще не знал, как и что надо играть, потому что музыка была мне совершенно незнакома. Я мог играть только блюз и не понимал изменения гармонии в новой музыке.
Один раз я попробовал касаться только басовых звуков, надеясь, что этим не помешаю группе. Иногда я не мог распознать правильную тональность и тогда играл звук, не соответствующий звуку гитары. Это звучало не так уж плохо, потому что звуки гармонично притирались друг к другу. Позже я уже намеренно стал играть звуки, не соответствующие гитарным, и тем самым, пожалуй, что-то привносил в типичные песни нашей группы. Иногда я просто все время оставался на одном и том же басовом тоне, когда гитара меняла гармонию. Я брал бас левой рукой, а правая в некоторой степени была свободна. Я играл небольшие, простые мелодии. Я брал самый громкий, а точнее, самый пронзительный звук на органе, чтобы хотя бы услышать, что именно я играю. Мелодии, которые я играл на наших первых репетициях, я был вынужден исполнять без изменений на протяжении многих лет.
Позже, когда мы сочиняли новые песни, я делал то же самое. Так, я сначала искал движение баса, а затем, по возможности, играл наиболее характерную мелодию с очень своеобразным звучанием. Но с мелодиями было не так просто, потому что я не мог в полной мере заменять игру басиста. Мне приходилось одним пальцем в быстром темпе играть «восьмушки». Я не мог играть, как настоящий басист, двумя пальцами или чередовать удары с помощью медиатора, а был вынужден одним пальцем долбить по клавишам, как швейная машинка. Поэтому на концертах с этой группой я не дрыгался, а выглядел так безучастно, будто пишу работу по математике. Я должен был полностью сосредотачиваться на темпе. Doors
[21] уже до нас играли без басиста, только с клавишником, но их музыка была не такой лихорадочной. Поэтому их клавишник мог играть соответствующе.
Мы договорились, что наша группа будет называться Feeling Berlin и сначала с кассетами и инструментами поехали на остров Хиддензе в Балтийском море. У родителей нашего вокалиста там был дом, но нам не разрешили жить в нем, поэтому мы спали на крутом берегу. Там среди кустов был небольшой сарай, где все лето нас ждали спальные мешки. Пограничники, которые иногда вечером встречались нам, не трогали нас, так как они сами были молодыми призывниками и чувствовали солидарность. Иногда по вечерам они подходили к костру и слушали наши песни, хотя огонь на побережье был строго запрещен. Да и выпивка тоже.
Хиддензе в то время был маленьким раем. Я чувствовал, что здесь действуют свои законы. На весь остров был всего один полицейский. Мы всегда должны были знать, где он находится, чтобы он не смог на своем мопеде добраться до того места, где мы спали. Мы даже сложили о нем песню, которую пели по вечерам: «Грубер, мы убьем тебя!». Но это было не всерьез. В любом случае в Хиддензе нам встречались очень интересные персонажи. Отпускник FDGB сделал для нас большой навес, чем я очень гордился. Я чувствовал себя на острове как дома. Но так как я все еще ходил в школу, мне снова и снова приходилось возвращаться в Берлин.
Тогда мы очень хотели хоть раз сыграть на настоящем концерте. Но это было не так просто. В ГДР все это было очень хорошо организовано. Существовали команды профессионалов, которые внимательно изучали творчество групп и решали, чьи концерты должны быть переданы государственной концертной дирекции, а чьи – гастрольной. Самой известной в Восточной Германии была группа Puhdys, которую я до этого не слышал. В наших кругах было неприлично слушать популярные отечественные группы. Только после объединения Германии я впервые смог спокойно послушать свои ранние пластинки. Тогда я удивился, насколько хороши Silly, City, Karat, Lift и Pankow, которые, обращаясь к социальным проблемам, снова становились крутыми, и такие группы, как Reform, Prinzip, Berluc, Bayon, Stern Meissen, Electra и другие, которые играли незамысловатый восточногерманский рок, поэтому казались нам скучными. О некоторых из этих групп мне судить слишком трудно, ведь моя нынешняя снисходительность может быть связана с моим солидным возрастом.
