Некоторые из этих групп я еще в детстве видел вживую в Берлинском парке культуры. Это были первые концерты в моей жизни. Обычно я оказывался в парке с братом, потому что мы хотели прокатиться на «поезде призраков» и на электромобиле, но уже с пяти вечера там играли настоящие рок-группы. Тогда мы имели возможность послушать начало концерта. Эти выступления казались мне захватывающими, особенно когда я оказывался непосредственно рядом с музыкантами. Я испытывал чистейший восторг – никогда прежде я не слышал такой силы звука.
В те времена группы были любительскими. Их члены были обязаны официально подтверждать свои рабочие места, и группа должна была сыграть перед жюри, чтобы получить распределение по категориям. Это было похоже на TÜV
[22], которая проводит сертификацию два раза в год. Каждый музыкант должен был представить тексты песен, разрешение от работодателя, автобиографию и справку из полиции об отсутствии судимости.
Это были такие группы, как Jessica, Amor & Die Kids, Juckreiz, Rockhaus, которую мы ласково называли «Сортир», а также Pearl, Mona Lise, наша женская группа Inka, вокалистка которой сейчас ищет женщин для фермеров, Keimzeit, которые, хотя никогда не были в Гамбурге, предвосхищали Гамбургскую школу музыки, и многие другие.
Среди любительских групп были некоторые, особенно нам понравившиеся, кого мы хорошо знали. Это такие группы, как Engerling, Freygang, Passat или MCB. Позже к ним добавились Die Firma, Ichfunktion, Wartburgs für Walter, Die Art, Sandow, Die Skeptiker, Big Savod & The Deep Manko, Iron Henning, Hard Pop, Rosengarten и Die Anderen, группы, которые вскоре функционировали под другими названиями. Все они назывались «другие группы». Позже с нами произошло то же самое.
И тогда появились третьи группы. Или четвертые, если говорить более точно. Это были панк-группы. Они не могли существовать официально. Они могли играть только в церквях или на частных вечеринках. Но даже эти частные вечеринки разгоняла полиция. Поэтому такие мероприятия часто проходили в отдаленных местах, где было не слышно шума и которые было не так легко обнаружить. Мне припоминается концерт на чердаке, куда полицейские несколько раз взбирались по лестницам, но попадали не на те чердаки, потому что снизу они не могли увидеть, где мы находимся. Когда они наконец нашли нужный и пытались запретить вечеринку, они совершенно запыхались.
Я старался попасть на каждый такой концерт, потому что эти группы меня безумно интересовали. Моя любимая группа называлась Rosa Extra. Она была ориентирована на «новую волну», но пела немецкие тексты, например: «Для меня мои заносы как для тебя твоя стиральная машина» (или наоборот). Еще я любил группу Aufruhr zur Liebe, чья песня Scheiße auf Tomaten принадлежит к моим любимым. Я по-прежнему с удовольствием вспоминаю Happy Straps, которые звучали похоже на Sisters of Mercy или The Cult, а еще Antitrott – настоящая панк-группа с моей любимой песней Knüllpapier.
Перемены в концертной жизни привели к демократизации. Возникла, скорее, ассоциация деятелей искусств, которые на самом деле занимались музыкой, но там большое значение придавалось внешнему виду. Во время концертов они запускали кукольные мультфильмы производства ГДР и постоянно носили русскую военную форму, до тех пор пока в Берлине это не стало модой.
Они ездили на свои концерты на машине Tatra, в которой мне тоже пришлось несколько раз посидеть, когда мы вместе участвовали в концерте.
Некоторые из этих групп были нелегальными, потому что государство не признавало их или не давало разрешения на выступления. Из-за этого они считались настоящими панками. За ними точно следила «Штази». Это касалось и других групп. На практике часто бывало так, что кто-то из членов группы был агентом «Штази». Так они могли гарантировать, что с этой группой не будет проблем. Это очень хорошо работало. Руководители молодежных клубов должны были сотрудничать с госбезопасностью, в противном случае у них отнимали клуб. Они никогда не рассказывали о группах или о публике ничего негативного, ведь они хотели, чтобы те играли у них. Только я задавался вопросом, что «Штази» от этого получает. Благодаря многочисленным группам, к которым спецслужба была причастна и чьи тексты были признаны бунтарскими, «Штази» скорее приближала свое разрушение.
В отличие от серьезных панк-групп, мы хотели играть на настоящих концертах, в молодежных клубах и деревенских залах. Мы не выглядели настоящими просто потому, что пели абсолютно безобразно. Крутые панки считали нас неудачниками и никогда не были нашими поклонниками. Они характеризовали нас как «группу детского сада». И так мы все-таки добивались разрешения играть. При этом мы узнали, что существует еще одна группа с названием Feeling Berlin, и отправились на концерт, чтобы с ней познакомиться. Это был славный танцевальный оркестр, состоявший из пожилых мужчин. Они не поняли, чего мы от них хотим, а мы от них ничего и не хотели. Они пожали нам руки и пожелали творческих успехов. Чтобы в связи с этим не возникло путаницы, мы сократили свое название до Feeling B. Нам еще долго пришлось ожидать распределения по категориям, и мы начали вхолостую ездить с нашими друзьями на концерты. Хотя официально было запрещено выступать в антрактах, но в деревнях это никого не интересовало.
Позже мы ездили с группой Pardon, которая в основном перепевала зарубежные песни. Эта группа была успешной, потому что жители Восточной Германии были рады услышать вживую модные хиты. Забавно, что некоторые непрофессиональные музыканты производили гораздо большее впечатление, чем оригинальные исполнители. Чтобы было понятно, чего от них ожидать, группы называли себя, например, Stonebeat или Backdoors.
Это было впечатляюще – смотреть, как из участника группы получался маленький Мик Джаггер или Кит Ричардс. Они могли быть абсолютно уверены, что настоящие Rolling Stones никогда сюда не приедут и не стоит бояться сравнения с ними.
На подобных концертах я стоял, закрыв глаза, и представлял себе, что слушаю настоящих Rolling Stones или настоящих Ideal, и очень радовался этому. Для некоторых групп не составляло никаких трудностей за один вечер представлять совершенно разные направления музыки. Они могли играть Verdamp lang her немецкой рок-группы BAP, а за ней могла идти Hey Joe Джими Хендрикса. Исполнял всегда тот участник группы, голос которого был больше всех похож на голос оригинального исполнителя. Для нас было важно найти группу, в которой был клавишник, потому что мой огромный орган Weltmeister было не так просто брать с собой.
Клавишник группы Pardon разрешил мне играть на его английском электрооргане Winston, который он с трудом достал, заплатив большие деньги. Как человек, у которого был свой орган Weltmeister, я обрадовался, когда увидел инструмент. Я сразу его узнал! Клавишник не хотел мне верить. Кто-то приклеил на орган Weltmeister надпись Winston, полностью покрыл его черным лаком и продал как крутой западный электроорган. Уверен, что органа Winston вообще не существует.
Итак, мы играли в антрактах у Pardon, и публика хоть и не была в восторге, но и не отвергала нас. После долгих лет восточногерманского рока всем хотелось чего-то свежего. Вероятно, людям нравилось, что нам было плевать на то, хорошо ли мы играем и как нас принимают. После концерта мы с группой заводили разговор и всегда спрашивали, нравится ли им наша музыка, но они только отмахивались. Прежде всего они единодушно советовали нам: «Выкиньте вон вашего вокалиста и начните наконец вести себя как взрослые люди. И вообще, что это за чушь? Вы ненастоящая группа! Ребята, для начала научитесь играть на своих инструментах!»
