Но когда мы погружались в игру, нам очень трудно было прийти домой вовремя. Снова и снова возвращаясь позже положенного срока, мы всю обратную дорогу думали, как оправдаться. Мы не понимали, что родители ругали нас только потому, что беспокоились. Им не было никакого дела до наших оправданий.
Когда брат приходил из школы, мы играли с нашими индейцами. А еще у нас были самодельные деревянные солдатики. Мы делали их так: выламывали крючки из гардеробной планки и приклеивали к ним картонные ножки. Затем мы их раскрашивали. Таким образом, у нас получалась небольшая армия. Солдаты брата были красными, а мои – в синих кляксах. Но каждый раз во время игры клей быстро трескался, в результате солдаты могли только лежать. Это снижало их боеспособность. Тогда мы срочно пополняли свои войска индейцами, которых получили в подарок от бабушек. Так что индейцы помогали деревянным солдатам, которые уже лежали на полу с оторванными ногами. Позже мы выменяли еще парочку индейцев, которые были сделаны на Западе: они были разборными и приятно пахли. К тому же у нас появилось несколько рыцарей, так что получалось уже четыре армии. Отец принес для нас с работы причудливые пластиковые ящики, из которых мы построили дома и крепости для индейцев и солдат.
А еще у нас было пять или шесть разных машинок из спичечных коробков, которые, однако, не очень хорошо ездили, потому что на их оси наматывались волосы. Волосы либо валялись на полу, где мы их не замечали, либо это были нитки от ковра, о который наши автомобили тормозили. Мы много играли с машинками и с удовольствием позволяли им сталкиваться, вместо того чтобы аккуратно и заботливо ставить их на полку, за стекло, ведь они так быстро ломались. Такое бережное отношение я развил позже, когда у меня появились настоящие, правдоподобные модели автомобилей. У отца было четыре модели старых авто, с которыми мне разрешали очень осторожно играть. Когда мама гладила белье, я возил машинку по шнуру от утюга. Так круто автомобиль сам подняться не мог.
У меня была любимая кукла, которая однажды утром упала в унитаз, когда я туда писал. Мне стало так противно, что я сразу выбросил ее в мусорное ведро. Тогда на свои карманные деньги – две марки и восемьдесят пфеннигов – я купил в магазине игрушек новую куклу. И хотя я был мальчиком, она показалась мне совершенно очаровательной. А еще я как-то купил себе копилку, у которой была специальная прорезь для монет, похожая на те, что раньше были у кондукторов трамваев.
Но сама копилка уже стоила пять марок, и мне в тот раз не хватило денег, чтобы в нее положить.
У меня не получалось ничего в ней накопить, потому что всегда было видно, сколько денег находится внутри, и сразу хотелось их достать и потратить. Дело было еще в том, что на Грайфсвальдер-штрассе мы обнаружили волшебный магазин. Там можно было купить магические фокусы. Кое-кто из продавцов сам мастерил их, и поэтому руководства по использованию были написаны вручную. Мы старались превзойти друг друга в хитростях и покупали все, что находили и что могли себе позволить. Мой брат с удовольствием развлекал представлениями нашу семью и гостей. У меня же фокусы не получались, потому что для этого требовалось некоторое мастерство. И я снова отдавал предпочтение покупке обычной игрушки.
Иногда мы получали посылки от родственников моего отца, живших в Западной Германии. Если в посылках была одежда, я с удовольствием ее надевал, потому что эти вещи очень хорошо пахли. До меня даже не доходило, что вся эта одежда была для девочек, потому что на Западе у нас были только две сестры. Они были немного старше, чем мы, и нам отправляли вещи, из которых они уже выросли. Особенно полезными я находил платья. Их можно было заправить в трусы, и они не выскакивали оттуда. А еще их было очень приятно использовать в качестве ночных рубашек. Впрочем, много лет спустя моя группа была по-настоящему недовольна, когда однажды утром я совершенно невозмутимо явился к завтраку в платье.
Помимо нескольких конфет, которые отец немедленно распределял в строгом порядке, иногда в посылке было что-то из игрушек. Однажды мы получили в подарок небольшой резиновый мяч. Я повсюду брал его с собой, чтобы играть с ним. Как-то раз на улице мне повстречалось несколько старших мальчиков, которые без лишних слов забрали у меня мяч и забросили его в открытое окно моей школы. После занятий мне пришлось пройти через все классные комнаты и расспросить, куда делся мой мячик. Я получил его обратно в кабинете химии, после того как учитель долго уговаривал учеников отдать мне мяч. Я был потрясен, когда понял, насколько мала у учителей способность настоять на своем. Когда я встретил этих ребят в следующий раз, они снова отобрали мяч. И чего я постоянно брал его с собой на улицу?
Прямо напротив нашего дома начиналось большое кладбище. Из своего окна мы увлеченно смотрели на похороны, некоторые из них даже проходили под музыку. Иногда я стоял у окна и произносил речь, адресованную покойным, в которой просил их со снисхождением отнестись к моему прибытию к ним в будущем. Я не сомневался, что когда-нибудь буду там похоронен, так как в то время не знал ни одного другого кладбища. Это кладбище было для меня совершенно идиллическим местом, где еще лежал снег, когда повсюду в городе он уже таял. За кладбищем стояла Берлинская телевизионная башня, и я боялся, что она упадет мне на голову. Ночью в тумане или в густом слое облаков с башни в небо светили поисковые прожекторы. Я мог часами смотреть на это. Я не мог определить, на какое расстояние она упадет, когда будет падать, при этом я был уверен, что она будет падать плашмя, как палка. Поэтому я всегда смотрел в ту сторону, чтобы убедиться, что башня все еще стоит.
Только намного позже, когда я уже мог подсчитать, я понял, что башня со своими 365 метрами не достанет даже до Молльштрассе. А еще тогда я боялся ядерного удара. Я очень наглядно его себе представлял. В школе нам показали кадры, снятые в Хиросиме. Несколько ночей после этого я не мог уснуть. Я построил вокруг себя замок из одеял, в котором чувствовал себя в безопасности, но все равно не мог заснуть, потому что так было неудобно спать. Успокоился я в своем укрытии, подумав о том, что западные державы не станут уничтожать свой же Западный Берлин, а следовательно, и Восточный Берлин будет в безопасности. Как выяснилось после дела журнала Spiegel
[6] – это заблуждение.
Я довольно мало знал о Западе. В четыре-пять лет я понимал, что это место, откуда приходят хорошие игрушки и вкусные жевательные резинки. И что надо было ждать оттуда посылки. Это место и называлось Западом. Еще я думал, что он похож на большой универмаг, в который допускают только пенсионеров. А о географии я вообще не имел представления. Позже, когда я в журнале Mosaik с жадностью поглощал комиксы, Америка стала для меня более знакомой, чем район за Александерплац. Лейпциг и Штутгарт были для меня столь же недостижимо далеко. И когда я однажды увидел границу с Западным Берлином, то подумал, что здесь и начинается Запад. А то, что между Западным Берлином и ФРГ был еще кусок Восточной Германии, мне стало ясно гораздо позже.
