Себастиан со вздохом откинулся на спинку сиденья и провёл рукой по коротким волосам.
– Я тоже так считаю. Это дело совсем не простое, друзья. Едва мне начинает казаться, будто мы в нём разобрались…
– …как оно тут же принимает новый оборот, – продолжил Харольд, печально глядя на духоискатель, торчащий из рюкзака. – С этим и гению не сладить.
И вдруг Люциусу пришла идея.
Глава 8
Этюд в дружеских тонах
На Бейкер-стрит наступил вечер. На мокром от дождя тротуаре зажглись фонари, в окнах узких домов тоже горел тёплый, по-домашнему уютный свет. Из-за скверной погоды на улице почти никого не было, когда Люциус Адлер после бесконечно долгого дня добрался до дома № 221-б.
– Брр, – пробормотал мальчик, переступив порог и наконец-то оказавшись в тепле. С его ботинок на ковёр натекли круглые лужицы, он весь продрог, мокрая одежда липла к телу, а волосы – ко лбу.
– Это ты, Люциус? – донёсся с кухни голос доктора Ватсона. Дверь кухни была приоткрыта, узкий лучик света проникал в коридор.
– Да, доктор.
– Пойди сюда, мальчик, – позвал его врач. – Я хочу с тобой поговорить.
Надо же! Люциус удивлённо вскинул брови, но тут же исполнил просьбу Ватсона.
– Да, сэр? – спросил он, входя в кухню.
Доктор Ватсон сидел за столом, на котором стояли дымящаяся чашка чая и чернильница. Рядом лежала открытая записная книжка. Наверное, доктор опять работал над одной из своих историй. Он как раз заканчивал следующий абзац.
– Хорошо, что ты здесь, Люциус, – сказал он, не отрывая глаз от бумаги. – Я бы хотел… – Подняв голову, он на секунду утратил дар речи. – Боже мой, что с тобой?!
Люциус посмотрел на себя.
– Дождь идёт, доктор.
– Да, но… Мальчик, ты же заболеешь!
– Ничего страшного, – отмахнулся Люциус. Он собирался переодеться перед ужином, но сначала хотел узнать, что у доктора на сердце. – Вы хотели о чём-то поговорить?
Доктор Ватсон укоризненно посмотрел на него, но возражать не стал.
– Поговорить с тобой, – ответил он. – О нём. – Он посмотрел на потолок.
«Что я опять сделал не так? – вздохнул Люциус. – Я уже несколько часов даже близко не подходил к его комнате и химической лаборатории».
– Да, сэр?
Но Ватсон вовсе не собирался читать ему нотаций. Скорее наоборот.
– Я знаю, как много я от тебя требую, мой мальчик, – сказал врач. – И да, это несправедливо. Но ты уже немного узнал Холмса. Ты знаешь, какой он… И каким может быть. Сегодня утром он опять был, скажем так, другим.
Люциус с удивлением понял, что Ватсон перед ним извиняется.
– Другим, – тихо повторил он. От удивления ему ничего лучшего в голову не пришло.
Врач кивнул:
– Гадким. Можно сказать и так. Когда Холмсу скучно, он бывает довольно гадким. Увы, такая уж у него черта характера.
Этого хватило. Люциуса уже несколько недель мучил вопрос, на который пока что никто не мог дать ему удовлетворительного ответа, и теперь, ободрённый откровенностью доктора, он наконец решился его задать:
– А почему никто не даёт ему отпор? Почему вы с миссис Хадсон спускаете ему всё с рук, когда он так скверно с вами обходится? – «И со мной», – хотел добавить он, но промолчал.
Ватсон слегка улыбнулся и снова кивнул. Потом со вздохом прикрыл глаза.
– Потому что он наш друг – несмотря ни на что. И, поверь мне, он хороший друг. Лучший из всех, что у меня были.
– Хорош друг! – Люциус и сам не знал, откуда у него взялась смелость говорить так открыто. Просто терпеть больше не было сил – его буквально разрывало. – Если бы Харольд или Себастиан назвали меня жирным, я бы не смолчал! А если бы я обращался с Тео, как мистер Холмс иногда с миссис Хадсон, нашей дружбе быстро настал бы конец.
В этом-то и заключалась проблема. Люциусу приходилось жить у Холмса, хотел он того или нет. Иногда – да что там, почти всегда – он мечтал уехать из этого дома. Потому что друзья – в этом он был убеждён – обращаются друг с другом иначе. Они уважают друг друга. А в этом доме все считались только с Холмсом. Когда у сыщика было плохое настроение, он мог безнаказанно вымещать его на других. А стоило Люциусу громко чихнуть, он тут же получал нагоняй. Разве это справедливо?
– В этом я не сомневаюсь. – Ватсон снова едва заметно улыбнулся. – Но ты забываешь, почему Холмс такой.
– Потому что вы ему это позволяете. Потому что никто здесь, кроме него, не высказывает своего мнения. Все считают его великим гением и терпят его несносное поведение!
Доктор покачал головой:
– Нет, Люциус. Ты ошибаешься. Холмс такой, потому что… Потому что внутри него живут демоны.
Мальчик нахмурился. Ему вдруг стало зыбко.
– Что?
– Ты не ослышался, – мягко сказал Ватсон. – Холмс такой гадкий не потому, что ему позволяют так себя вести. И не потому, что он плохой человек. Вовсе нет. – Его взгляд был ясным и сердечным, но лицо исполнено печали. – Просто он не может иначе. Это как болезнь, мальчик. Некоторые мои коллеги даже называют это болезнью, и я с ними не спорю. Потому что сам вижу это на примере друга. У Холмса свои демоны. Внутренний гнёт и проблемы, которые его терзают. Мании, с которыми он порой не может совладать. Дедукция – раскрытие загадочных преступлений – тоже его мания, одна из многих, что его мучают. И, вероятно, ещё самая безобидная из всех. Холмсу необходимо работать, Люциус. Ему надо чем-то занимать свои серые клеточки – всегда и везде. В противном случае они начинают вредить ему – а он не может этого вынести.
«Духам нет дела до людей, которым они являются, – вдруг услышал Люциус у себя в голове голос Себастиана. Прошло уже несколько часов, но и сейчас эти слова пришлись к месту. – Они не выискивают свои жертвы целенаправленно. Они просто им являются».
– Как болезнь, – медленно проговорил он.
– Верно. – Ватсон снова кивнул. – Холмс болен. Не физически – во всяком случае, нам, медикам, не справиться с этим с помощью стетоскопов и коробочек с пилюлями, – а вот здесь, в голове. Поэтому ему необходимо занятие. Поэтому он такой несносный, когда не может работать. Работа – его лекарство. Она лечит его, потому что отвлекает. Это удаётся только ей.
И вдруг Люциус понял, как сильно он ошибался: миссис Хадсон и доктор считались с Холмсом, потому что сам Холмс этого не умел. Они не подчинялись другу, а оберегали его – от него самого.
– Но сейчас у него нет работы, – произнёс Люциус. Осознание этого поразило его даже больше, чем то, что доктор Ватсон разговаривал с ним как со взрослым – без оговорок и тайн. – Сейчас ведь нечего расследовать.
Врач усмехнулся:
