Стейнер слишком устал, чтобы отвечать, но на лице его медленно расплылась улыбка. Хотя бы один человек не избежал расправы – какое облегчение!
Неожиданно из темноты появилась Кристофин, держа в руках факел, и приблизилась к юноше. Затем осторожно потянула его за рукав.
– Пойдём. Над караулкой есть комната с кроватью. Я не собираюсь спать на улице.
Стейнер последовал за ней, от усталости не в состоянии вымолвить ни слова.
– Ступай к даме сердца, любовничек! Драконий всадник! – закричал Нильс. – Богини с тобой!
Юноша отмахнулся, не оборачиваясь и не обращая внимания на грязные смешки.
– Прости за то, что я сказала раньше, – проронила Кристофин, ведя его наверх по узкой лестнице. Тени прыгали в свете факела, в воздухе витал запах сырости. – Я просто не хотела, чтобы ты пострадал.
Они оба знали, что под словом «пострадал» она подразумевала «умер».
Размер комнатушки с низеньким потолком не превышал шагов десяти. Внутри располагался камин, узкая койка и письменный стол без стула. Кристофин закрепила факел на стене и села на край стола, скрестив руки на животе.
– Значит, так выглядит война?
– Так выглядит убийство.
Сладость медовухи не могла заглушить горечи сожалений.
– Горящий зал со всеми этими людьми…
Факел вспыхнул и осветил дорожки от слёз на её щеках, яркие, точно серебряные шрамы. Она уставилась в пол ошарашенным, пустым взглядом.
– Я не ожидал… – признался Стейнер. – Хотя я сам не знаю, на что надеялся. Может, думал, что они сдадутся? Неужели я настолько наивный?
Кристофин устало улыбнулась.
– Вероятно, мы оба до этого дня были наивными.
Опустившись на колени возле камина, бывший узник Владибогдана принялся укладывать дрова. Было приятно выполнять столь знакомую задачу после долгой жизни под открытым небом. Он поджёг полена факелом и попытался не думать о криках объятых пламенем людей.
– Обнимешь меня? – спросила Кристофин, как только огонь разгорелся.
Стейнер тотчас приблизился, обвил руки вокруг её талии и уткнулся лбом в плечо.
– Прости…
– За что?
– За то, что я теперь убийца. Палач.
– Да разве это убийство, когда на тебя ведётся охота? И смерти на этом не кончатся, Стейнер. Их будет гораздо больше.
– Ты права. Нильс поговаривает о возвращении в Тристбир, чтобы перебить там солдат. Я вроде как должен быть доволен, что обещанное Кими восстание разгорается, но… – Выскользнув из объятий, Стейнер посмотрел на огонь.
– Думала, ты хотел этого. – Глаза Кристофин сузились в замешательстве.
– Говорить о чём-то и делать – это разные вещи. Может, это просто шок, но я думал, со временем станет легче, однако убийства даются мне всё тяжелее.
– Да, но иначе никак не разрушить Империю, – твёрдо возразила девушка. – Только так мы помешаем солдатам забирать детей из семей.
Стейнер завидовал её уверенности. С какой же лёгкостью она говорила о восстаниях!
– Я всего лишь кузнец из Циндерфела. Что я могу знать о бунтах или убийствах?
– Я бы сказала, что после Владибогдана и расправы над Шириновым ты знаешь чуть больше, чем думаешь.
– Но так нельзя! Нельзя заживо сжигать людей, пока те ужинают!
– Правильно это или нет, ты положил всему начало, Стейнер! – Они оба гневно смотрели друг на друга, бурлящие эмоции заполнили всё пространство комнаты, отчего та, казалось, уменьшилась в размерах.
– Я? – Он медленно покачал головой. – Ты, я бы сказал. Если бы ты не рассказала разбойникам о наших приключениях, мы бы уже были мертвы.
– Ложись спать, – велела она с чем-то похожим на отвращение или разочарование в голосе. – Быть может, поутру тебе станет лучше. И ты взглянешь на всё по-другому. – Она легла на узкую кровать, оставив его наедине с камином и запахом засохшей крови.
* * *
Стейнер точно не будет скучать ни по ледяным ветрам Урзанских гор, ни по онемевшим пальцам. Теперь они достигли предгорья, и перед ними раскинулся сосновый бор.
– Наконец-то мы снова окажемся под укрытием деревьев, – заговорил юноша.
Кристофин лишь молча подняла на него глаза. С ночи в караулке они не разговаривали.
– Скучаешь по приятелям? – спросил Марек. Разбойники остались в гарнизоне, а кто-то из них отправился в Тристбир, чтобы вести охоту на имперских солдат.
Пожав плечами, Стейнер отвернулся и начал вглядываться вдаль.
– Они были скорее друзьями Кристофин, – нехотя отозвался он чуть погодя.
– Да что на тебя нашло? – настойчиво поинтересовался Марек.
– Они были общими друзьями, – тихо пробормотала Кристофин.
– С твоим даром убеждения и шагающей впереди известностью сына из вас вышла просто чудесная пара, – усмехнулся Марек.
– Это я и пытаюсь ему объяснить! – воскликнула девушка. – Как будто ему недостаточно славы среди разбойников! Сколько тебе ещё нужно глупых имён, Драконий наездник, Кузнец, Несокрушимый?
– Ага, а я-то думал, что между вами происходит. – Марек перевёл мрачный взгляд с Кристофин на сына.
Оторопев от гнева возлюбленной, Стейнеру потребовалось некоторое время, чтобы сформулировать ответ.
– Я хотел сам убеждать людей! Хотел сам рассказывать свою историю!
– Будь благодарен, что её вообще услышали, – отрезал Марек. – Кого волнует, что Кристофин умеет складно говорить?
– Меня! Это моя история! – Услышав, как капризно прозвучали его слова, Стейнер выругался про себя. – И я бы предпочёл, чтобы люди не знали, как мы сожгли заживо два десятка солдат, пока те мирно ужинали!
– Сомневаюсь, что Кими будет интересно, каким именно образом ты выполнил своё обещание, – с насмешкой заметила Кристофин. – Ведь теперь ты можешь с чистым сердцем приползти к ней обратно. Разве ты не этого хочешь? – С этими словами она ускорила шаг, пока не обогнала их на добрых полмили.
Марек не сводил взгляда со Стейнера, пока тот наконец не выпалил:
– Что?
– Да так. Пытаюсь понять, когда ты успел сменить мозги на опилки. В Тристбире или ещё в Вираге?
Юноша открыл рот, чтобы ответить, но всё-таки решил промолчать.
* * *
Прошло ещё дней десять, прежде чем они достигли побережья и портового города с крепостными стенами, сулящего своим гостям кровати, пиво и горячую ванну. В этом уголке Винтерквельда зима до сих пор не закончилась, а весной даже не пахло. Днём и ночью здесь завывал ледяной северный ветер, изредка сменяясь изморосью и снегопадом.
– Нужно попасть внутрь, – объявил Марек. – На таком лютом холоде мы долго не протянем.
