Причем процесс утешения, кажется, интересовал несколько сильнее, чем конечный результат.
– Зар…
– Вась…
Заговорили мы одновременно, одновременно фыркнули от смеха.
– Давай ты, – вежливо уступил мне очередь начбез.
– Гаранин, ты знаешь… только не смейся. Я вот лежу и думаю: а может, нам взять и пожениться? – предложила задумчиво. Пальцы мужчины, до этого медленно перебиравшие мои волосы, замерли. – Я, честно говоря, после Антона и не думала, что мне подобная идея когда-нибудь в голову придет, но вот – поди ты! Нет, если ты вдруг против – я не обижусь, в конце концов…
– Вась, ты что, серьезно? – Захар приподнялся на локте, чтобы заглянуть мне в лицо.
– Серьезно – это ты про «не обижусь»? – с иронией спросила я. – Или, хочешь сказать, ты собирался предложить что-то в этом же духе?
– Я собирался предложить тебе перебраться в мою каюту. Совсем не хочется тебя отпускать, а у меня просто больше места. Но твой вариант гораздо интереснее!
Откладывать надолго мы не стали. Оповещать кого-то тоже. В конце концов, это наше с ним личное дело, а выслушать бесконечные «вы серьезно» и «ну ничего себе!» можно будет и потом. Просто с утра пораньше заявились к капитану станции, который по древней докосмической традиции обладал правом заключать браки. Капитан никаких лишних вопросов себе не позволил, только растерянно качнул головой и заметил задумчиво: «Ну ты, Гаранин, даешь».
И никакие сомнения с опасениями меня не беспокоили, и даже не казалось, что мы торопим события. Спешка… нам ведь хорошо вместе, какой смысл тянуть? А будущее – штука переменчивая, и если сейчас бояться сделать шаг навстречу тому, кто дорог, то зачем вообще нужна жизнь?
Я отчетливо понимала, что полковник – человек сложный, но… когда нормального ученого пугали трудные задачи, в самом деле! Да и я не проще.
Выйдя от капитана уже в новом статусе, мы разошлись каждый по своим делам, условившись, что начбез зайдет за мной перед обедом. Просто потому, что я наверняка забуду, а он – человек собранный и более организованный в вопросах распорядка дня.
Утром станция бурлила. Работа не то чтобы совсем встала, но шла гораздо медленнее, чем могла: все обсуждали арест Баева. Ругались, ужасались, делились подробностями. Кто-то вспомнил, что у научрука уже были проблемы с его игорным азартом, еще на Земле, и едва не дошло до увольнения, но потом он вроде как взял себя в руки. Но все равно в виновность Баева люди верили с большим трудом, потому что его любили и к нему привыкли.
Однако, как ни странно, верили все-таки легче, чем в виновность начбеза. Лично меня это очень радовало, потому что я лелеяла грандиозный план примирить своего уже – с ума сойти! – мужа с научным сообществом «Черного лебедя», и момент для этого был вполне подходящий. Осталось только выбрать какой-нибудь удачный повод для неформального представления его хотя бы своей лаборатории. Потом, не сегодня, надо дать им какое-то время привыкнуть.
В момент явления Гаранина в лаборатории среди рабочего дня коллектив поначалу притих, как мышь под веником: кажется, все решили, что черный полковник вернулся к своим обязанностям и будет страшно мстить, поэтому у нас внеплановая проверка.
Захар, однако, вежливо поздоровался со всеми и невозмутимо окликнул меня уже привычным «Вась!». Коллеги опешили от такой фамильярности, потому что от остальных я подобного сокращения не терпела, а тут даже не поморщилась. Чтобы окончательно их добить и снять вопросы, я отложила дела, подошла к мужчине, поцеловала его и, подцепив за локоть, потащила прочь. Провожала нас звенящая тишина.
Конечно, новость они пережили. После возвращения с обеда меня, правда, засыпали вопросами, но это даже не раздражало: изумление коллег было понятно. Потом привыкли, успокоились и через несколько дней окончательно перестали настороженно коситься на Гаранина.
Впрочем, отношение к нему после нападения на станцию естественным образом изменилось и без моего участия, и уже мало кто всерьез сетовал на дотошность и солдафонство начбеза. Практика показала, что он оказался прав, и это сделало коллег гораздо более послушными и ответственными. Ученая половина «Черного лебедя» даже против гаранинских учебных тревог перестала роптать. На второй раз мы уложились в норматив, по этому поводу Захар ходил чрезвычайно довольным несколько дней. И действительно, как обещал, добившись один раз нормальной реакции, перестал так изводить народ своими учениями. После чего был окончательно прощен и принят. А наш брак стал лишь дополнительным аргументом в пользу того, что черный полковник – нормальный мужик.
Куйков я теперь вспоминала с отголосками прежнего содрогания, но во многом еще и с благодарностью. Если бы не это приключение, так бы мы и ходили с Захаром одними коридорами, но вряд ли смогли бы друг друга найти. И дело тут, конечно, не в генетической совместимости, хотя и ее результаты мы, думаю, сумеем оценить года через три-четыре, когда соберемся заводить детей.
Легко, когда гены – единственный критерий. А вот выяснить, что этот грубый хмурый мужчина на самом деле нежный, чуткий, потрясающе надежный и рядом с ним можно наконец почувствовать себя счастливой, никакой шулик не поможет. Только практика, и ничего, кроме практики!
