Из темной избы хотелось выбраться, вырваться в свободную лесную чащу. Котя только мечтательно вздыхала. Может быть, она и правда иная, рожденная жить среди зверей? Или просто ей не нравилось прясть, а рука просила всегда охотничьего ножа? Но женская доля заставила обучиться другому ремеслу. И это злило.
Да еще девушки по старинной привычке заводили песни: не от радости, а чтобы понимать, насколько изба наполнилось дымом от лучин. Нестройный голос Коти в общем хоре неизбежно мешался, она скромно умолкала. Вот Желя выводила дивные мотивы, льющиеся явно из самого сердца. И песни, наверное, помогали новой знакомой справляться с унынием. Но не Коте.
Под конец дня она валилась с ног, даже есть не хотелось. Она устала как будто больше, чем в своих странствиях. Впрочем, по-прежнему упрямо ни на что не жаловалась, она сама выбрала такую судьбу. Кого винить? Не себя ли? Только себя. Поэтому она только улыбалась застывшим оскалом. Все дурные мысли потонули, когда наконец-то удалось добраться до лавки и заснуть.
Однако посреди ночи кто-то тихонько позвал ее, вернее, она слышала колыхание зова. Сначала она проснулась и не понимала, что происходит, потом решительно села на лавке: зов раздавался совсем близко, почти так же, как в ночи, проведенные бок о бок.
— Ты куда? — сонно протянула Желя.
— Ты спи-спи, — отмахнулась от нее Котя, осторожно перелезая через девушку. Молодость и усталость не велели той просыпаться до конца, поэтому она вроде бы последовала совету.
Котя приблизилась к оконцу. На княжьем подворье даже в прядильне были самые настоящие стекла, чем обитатели детинца очень гордились. Котя приоткрыла узкую створку.
— Вен, тебе нельзя здесь находиться. Тебя же поймают ратники! — обеспокоенно прошептала она, когда под окном замаячил знакомый, почти родной силуэт.
— Ничего, я через стену перемахнул. В своей истинной форме. Не думал, что еще могу в нее обращаться, — залихватски развел руками Вен Аур, обезоруживающе улыбнувшись. Людские запреты его не заботили.
— Ну, как ты? И где?
— Как и обещал, в кузнице, нашел себе место. Подмастерьем оружейника, — отозвался Вен Аур довольно.
— И как ты работаешь? Ты разве хоть что-то умеешь?
— Да забавлялись мы с Огневиком над металлом. Он раскалял его жарким дыханием, а я всякие штуки гнул забавные. А ты как?
— Нормально, работаю, — кратко соврала Котя, все оглядываясь на печь.
Ей претила мысль, что при пробуждении верховодящей над ними бабки придется с позором покидать мастерскую.
«А куда подевалась Желя?» — удивилась Котя, заметив, что лавка пустует. Кажется, где-то скрипнула дверь, кто-то пересек быстрыми шагами двор, отчего Вен Аур насторожился. Но вскоре все стихло. В любом случае, Желя не представляла угрозы.
— Ох, Котя, мне старый кузнец недоброе сегодня сказал, — продолжил хмуро Вен Аур. — Говорит, кольчуг да мечей надо много делать, времена неспокойные настают.
— Кто же нам угрожает? — сжала край узкого бревенчатого подоконника Котя.
— Тут такое дело… Сложные ваши людские дела, — взлохматил кудри Вен Аур, но быстро нашел слова: — Князь ваш… наш, Дождьзов, младший брат Светомолния из Великого Града.
— И что же с того?
— Дождьзов, говорят в народе, гостил у брата и повздорил с ним на пиру. Говорят, все из-за того, что Светомолний к княгине, жене Дождьзова, полез после лишних чарок сыченого меда. Или он не Светомолний, а Молниесвет? Кажется, Молниесвет. Я все перепутал.
— И только-то? Неужели миром решить не могли? Братья же! — подивилась Котя.
Такое случалось на разных застольях, доходило и до драк среди ревнивых мужей, но до смертоубийства — никогда. Впрочем, что дозволено крестьянину, не велено князю. И наоборот.
— Они сводные братья от разных жен. И Дождьзов от нелюбимой был. Он и к брату-то поехал нехотя. А теперь княжество на княжество вот-вот войной пойдет, брат на брата, — торопливо рассказал Вен Аур, озираясь.
— Как это ужасно. Надо бы найти голубятню. Своих предупредить! В какой стороне Великий Град?
Котя почувствовала, как ее начинает колотить трясучкой, и не от холода ночи, сочившегося через приоткрытое окно. Снова взметнулась тревога за матушку, забывались былые обиды и взаимное непонимание.
— Севернее. Далеко.
— А мы шли на юг… Значит, дом мой тоже на севере! И если войско Молниесвета пойдет, то непременно через мою деревню!
Она тут же вспомнила страшные рассказы стариков о том, что деревня уже трижды горела. Тут же представила усталое лицо матери, перед которой чувствовала себя виноватой.
— Может, еще не пойдет, да и деревня твоя так в лесах запрятана, что ее никто не найдет. Да и если пойдут, ну, что сделают? Может, присягнуть себе заставят, дань возьмут…
— Ох, не знаю… Утешаешь ты меня. Все-то от того, что мы сделать ничего не можем.
— Хоть люди, хоть из Хаоса, а перед войной все равны. Хотя у нас не ведутся войны, потому что армий нет. Только развалины миров до-Хаоса. Ох… Ничего! Я всегда услышу тебя! Я еще вернусь. Тоже ночью. Может, завтра, может, через пару дней.
— Я буду ждать.
Вен Аур засобирался уходить, почудилось приближение стражи. Он в один прыжок перекатился к стене и там слился с ночными тенями, совершенно потерявшись в них. Зов отдалялся по мере того, как Вен Аур пересекал ночные улицы сгустком непроницаемого мрака. И чем дальше он уходил, тем тоскливее делалось на душе. Котя рассеяно стояла возле открытого окна, осмысляя предостережение, до тех пор, пока не вернулась Желя.
— Ой, ты не спишь? — пискнула она.
— Проснулась. Душно.
— Не говори, что меня не было, — попросила Желя, как маленький заговорщик, наклоняясь над ухом.
Котя отрешенно кивнула, ее не заботили чужие секреты. Возможно, скоро всем им предстояла суровая проверка на прочность.
— Не говори о войне, Вен Аур… — в замешательстве прошептала Котя. — Страшно.
Праздник Весны
Дни в стольном граде Деште текли однообразно и тускло. Для Коти они слились в единую череду монотонной скучной работы. Дома она привыкла к смене занятий: то на реку пошлют, то к скотине, а иногда и вовсе удавалось выбраться в лес. Но на княжьем дворе для каждого дела находились свои люди. Разве только каши да хлеб девушки-работницы готовили самостоятельно. Обычно разбивались по две-три и делали на всех, потом усталые бледные пряхи рассаживались вдоль простого длинного стола. Бабка Юрена произносила привычную молитву десяти духам, после чего все торопливо ели пресную пищу и вскоре вновь возвращались к пряже.
— Не зевай. А ты что замерла, как замороженная? — понукала Юрена, расхаживая между вращающихся прялок и веретен.
Она разминала затекшую спину, недовольно кряхтела, и в такие моменты обязательно доставалось какой-нибудь девушке. Но Котя не отвечала ей, не огрызалась. Она сама сделала такой выбор, она сама пришла в эту прядильню и еще сперва радовалась, что теперь стала хозяйкой своей жизни. Но вскоре поняла, что новая работа сулит кабалу на много лет.
