Дождьзову повезло, что он загодя готовился к осаде, не рассчитывая на свою немногочисленную дружину. Хотя бы вражеские корабли не подходили по воде, потому что Молниесвет лишился в первом большом сражении многих боевых ладей. Река, пересекавшая город теперь была перегорожена цепями, а на дне ее заложили ловушки из обломков.
Всюду неусыпно ходили караулы. В стольном граде светлого князя не осталось и следа от той веселости и суетливости, которая так не понравилась Котене при первом знакомстве. Котене, уже не Коте, потому что ласковым именем она называлась рядом с Вен Ауром, ему шептала на ухо нежные слова, ему доверяла тайны и печали. Котена же на вид ничего не боялась, она не имела права. Ей еще приходилось утешать и убаюкивать Желю, которая едва ли осознавала себя, все чаще мечась в тяжелой горячке. Какой-то злокозненный дух вселился в нее, вцепился крючковатыми пальцами и не отпускал, не давал выносить княжьего наследника. Хоть бы осталось, что наследовать!
Когда враги обрушились первым приступом, ломая и сметая внешний частокол, город обмер в ужасе. На него посыпалась лавина стрел, огненных шаров, полезли по осадным лестницам воины, притащили таран к воротам.
Но защитники стен не дремали, лестницы полетели вместе с ратниками, а первые пожары немедленно потушили, запася достаточно чанов с водой. А на врагов, как и обещала Юрена, опрокинулось достаточно кипятка. Да и острые копья угостили их сполна. Но они попытались пробить ворота огромным кованым «бараном». Глухой звук стонущих под его напором окованных толстых досок до сих пор чудился Коте в страшных снах. Она пробуждалась среди ночи, дрожа от ужаса, но немного успокаивалась, когда скрежета и уханья древесины не доносилось.
В тот день таран вроде бы кто-то поджег ценой своей жизни, спрыгнув — или выпав — со стены. Те ворота укрепили и вскоре вовсе завалили камнями, на другие еще раньше успели поставить металлические створки. Когда стремительной атаки не получилось, войска неприятеля отошли на некоторое расстояние от города, разбили лагерь и взяли его в кольцо оцепления. День изо дня они проверяли на прочность жителей, беря их измором, постоянно предпринимались попытки штурма стены, кое-где удавалось прибить оборону, но слаженные действия дружины и ополчения отражали дерзкие нападения даже наемников Аларгата. К тому же их в далекой восточной стране учили жестоко убивать и верно охранять, строем они ходили не лучше обычных ратников. В этом заключался просчет Молниесвета, по крайней мере, так говорили знающие люди на стенах детинца. Может, ошибались или просто успокаивали.
Котя расспрашивала их, потому что полное неведение сводило с ума. Теперь именно ее обступали в прядильне, жадно внимая каждому слову. Рассказывала она нескладно, зато все узнавали, кто и с какой стороны вновь пытался прорваться. И если раньше женщины обсуждали досужие сплетни и полюбовников, то теперь разговоры шли об другом:
— Какой фланг-то был? Снова Аларгат?
— Нет, теперь уже правый, с пологой стороны лезли.
Жизнь переменилась: чаяния, настроения, распорядок дня, еда — быт. Да и прялки практически не стрекотали, потому что мастерицы все чаще сопровождали знахарей, а уж у них работы прибавилось. После каждой атаки население города сокращалось, уже в ополчение вступали на место павших отцов безусые отроки, иногда вместе с матерями. Все понимали, что бежать им некуда, даже если простому люду давно опостылели усобицы князей. Против соседних стран они бы сражались охотнее, поэтому на наемников-чужеземцев обрушивалась неистовая ярость народа.
— Нечестивцы! Десять духов не чтут! — восклицали давешние крестьяне, выступая против обученных воинов.
Они всерьез боялись, что с пришествием Молниесвета к власти их заставят сменить веру, выкорчуют десять олицетворений божеств в белокаменном детинце да повелят поклоняться неведомым заморским созданиям. Поговаривали, что и сам дерзкий захватчик продал душу темным друидам или и вовсе созданиям Хаоса. Котя не верила, да и не представляла, какие сделки способны заключать подобные Вен Ауру. Возможно, где-то в центре Хаоса, в самом его сердце и притаился легендарный гигантский змей с разноцветными глазами — красным и желтым. Но Котя не очень-то верила. Да и во время осады сказки и придания ничем не помогали. Устойчиво терзал страх да мучил голод.
Как она и ожидала, кролики очень скоро вышли, нежное мясо подгнивало, привлекая мух. Но потом и ему несказанно радовались. Сушеные грибы еще спасали. А где-то там, в лесу, зрело множество недоступных лакомств. Котя промышляла теперь сбиванием пролетавших над городом птиц, метая камни из самодельной пращи. Пришлось научиться и этому, как показывал когда-то Вен Аур. Так существовал хоть крошечный шанс накормить обессиленную Желю.
Князь к ней больше не заглядывал и к себе не звал. Он вообще скрывался в высоком тереме, вроде бы совсем рядом, но при этом неизмеримо далеко. Котя порой бросала недовольные взгляды на хоромы, следуя к колодцу. Безотчетно ощущалось присутствие Дождьзова, вероятно, он с воеводами и боярами день-деньской совещался, как организовать оборону, как распределить оставшуюся пищу. Как? Очень просто: воинам побольше, а бесполезным созданиям поменьше. Разумеется, знать себя никогда не обижала, зато безответным девушкам без роду и племени не доставалось почти ничего — в случае установления мира всегда найдется немало новых. Князь-то на всех один.
Работа вместе со знахарем хотя бы что-то приносила, да еще Котя постепенно училась, как распознавать лекарственные травы, какие раны лучше смазать медвежьим жиром, а какие просто полить водой. После залпов горящих шаров многие страдали от ожогов. Жадные языки огня пожирали с одинаковым проворством бедняцкие лачуги или дорогие лавки в торговых рядах. Недавно сгорел причал вместе с последней ладьей, которую еще пытались починить. Впрочем, сбежать на ней все равно никому не удалось бы.
«Надо переждать. Армия тоже не сумеет стоять вечно. Надо переждать. Может, возьмут откуп и уйдут. Все-таки братья, все-таки казну пополнять надо», — уговаривала себя Котя, ныне глядя на бесконечные ряды неприятеля.
Наступала ночь и часто пожары вспыхивали именно в самый темный час, чтобы сбить с толку уставших людей. Последнее время приходилось буквально вгрызаться зубами в любую возможность отдохнуть или подремать. От усталости наступало какое-то одервенение, как у бездушной колоды.
— Началось, — обреченно выдохнул престарелый стражник, махнув Коте: — Спускайся, добрая девица, опасно здесь!
И она шла, прижимая руки к груди. А в избе ее встречал измученный взгляд перепуганной Жели, сварливые, с каждым днем все более страшные пророчества Юрены, которая не верила в победу, и ужас ожидания.
Мастерицы не пряли, а лишь сидели в темноте, забывая сменить лучину. И смотрели в оконце, но оно ничего не показывало. Временами кого-то скручивал нервный кашель, кто-то вздрагивал или смахивал слезы, сжимая кулаки. Несколько раз под гул очередного штурма Юрена заставляла их работать и при этом петь, намеренно погромче, чтобы заглушить идущие снаружи звуки.
— Ворота! Ворота разбили? Они в городе? — взвизгивал кто-нибудь и в страхе вылетал из избы, чтобы посмотреть.
