И вновь Котя забылась в сладком веселье. Так наступил вечер, и все заговорили о провожании молодых.
Шумное пиршество с песнями ушло на улицу, стол вынесли из избы под открытое небо. К тому же еды-то на нем почти не осталось, но гости развлекали себя сами. Они громко пели, танцевали, смеялись, уже вспоминали неприличные частушки и по-прежнему наслаждались праздником. Молодых же оставили, чтобы те наслаждались друг другом.
Им постелили на лавке, но, приблизившись к ней, Котя оторопела:
— Вен! Тут медвежья шкура.
— Подарок князя. А что? — пожал плечами муж.
Приходилось повторять себе, что ее Вен Аур, ее милый «древесный волчонок» теперь зовется именно мужем.
— Разве ты не превратишься… ну, в волка. Когда… Ты говорил о медведях тогда, — замялась Котя.
— Ты все перепутала, я же рассказывал, — улыбнулся Вен Аур, погладив по голове. — Не превращусь. В волка я уже и вовсе не превращусь, потому что встретил двадцатую весну в этом теле. Могу разве только клыки да когти непроизвольно выпустить, если меня посыпать пеплом из медвежьей шерсти.
— Надеюсь, никому не придет такая идея.
— Я тоже, — кивнул он. — Только пеплом, шкура-то тут ни при чем.
— Да о чем мы вообще, — отмахнулась Котя и потушила лучину.
Больше тяжелые разговоры не посещали избу в ту ночь.
— Да уж, не время. Забудь обо всех. Жена моя! Моя жена! Котя! — воскликнул Вен Аур, заключая ее в страстных объятиях.
Теперь уже ничто не заставляло сдерживаться или скрываться.
Он снял с нее убор и сарафан, на ней осталась одна лишь тонкая чистая рубашка. У Коти перехватило дыхание от предвкушения, она медленно опустилась на медвежью шкуру. Глаза Вен Аура блестели в темноте, он встал подле жены.
Его длинный язык провел от тонкой щиколотки до середины берда, обвел коленную чашечку. Ладони ласкали ее узкие длинные ступни. В нем вновь пробуждался зверь, даже если в человеческом теле. Он любовался ее ногами. Котя же гладила его плечи, неумело, но уверенно, поддаваясь воле древних инстинктов. Ей всегда говорили, что они подскажут, как поступить в первую ночь с мужем. И женщины из селения не обманывали.
— Хочу увидеть тебя в твоем первозданном облике, — глухо попросил Вен Аур.
— Каком еще? Он у меня один. Или… Без одежды? Без всей-всей? — удивилась неуверенно Котя.
Она помнила, что в деревне женщины даже во время близости с мужьями оставались в рубахах и ей наказывали всегда поступать так же.
— Без всей. Запреты для людей. Ты выбрала меня, ты выбрала Хаос.
Пусть их и осветили духи, но Вен Аур пошел ради жены на уступки. Ей же ничто не мешало немного нарушить традиции ради мужа.
— Ладно. Хорошо, — Котена потянула за край оставшейся просторной одежды и стянула ее через голову.
Ткань мягко смялась на полу. Теперь воздух холодил кожу, щекотал мех на шкуре, возникала непривычная робость. Хотя она уже не верила в злые напасти, от которых должна защищать вышивка. Ее защищал Вен Аур. От всего, ото всех.
Котя сидела, поджав ноги и сложив руки на сведенных коленях, невольно прикрывая все наготу.
— Это не то, — рассмеялся мягко, но призывно возлюбленный. — Так даже нечестно: ты уже видела меня без одежды. А я тебя — еще ни разу.
— Ну, вот она я, — храбрясь, заявила Котена, разводя руки.
Она уже не боялась и ничего не скрывала. Муж с нежной улыбкой потянулся вперед.
— Хороша же ты, — только выдохнул Вен Аур, отстранившись и как будто все еще наблюдая. — Моя судьба. Судьба… Как же сложно с вами!
— Ну, так… давай упростим, — пожала плечами Котя, уже не стесняясь своего тела.
Она впервые без боязни и стыда рассматривала Вен Аура совсем без одежды, его мышцы, сильные руки, накаченный торс, ноги.
Возлюбленный ни в чем не скрывался, и от этого Котя ощутила приятное тянущее чувство, ее охватывал жар. Между ними больше не оставалось никаких барьеров.
Он переместился на шкуру и теперь стоял перед Котей на четвереньках, хищно опустив голову, улыбаясь и сверкая нечеловеческими глазами. Казалось, он превратится в свою вторую форму. Длинные пряди волос падали на лоб, потом он резко распрямился, как в прыжке на добычу, и опрокинул возлюбленную на спину. Она не сопротивлялась, ей понравилось это проявление дикости, но неизменно ласковой.
Котена чувствовала влажное дыхание на своей шее, потом оборотень склонился над ней, страстно целуя в губы. Она ответила, настойчиво, не скрываясь. Сильные мужские руки стиснули в объятьях ее тело, гладя по спине, сжимая пальцами мягкие бедра. Котя только тихо вздрагивала и постанывала, чувствуя все большее тепло. От возлюбленного исходил незнакомый, не совсем человеческий аромат — что-то наподобие хвои. Он всегда сопровождал его, но теперь, при слиянии двух разгоряченных тел, стал особенно сильным, чарующим. Котя вдыхала его, целуя возлюбленного за ушами и лохматя жесткие волосы.
Вен Аур оказался невероятно нежен. Котя тонула в многочисленных ласках, объятьях и поцелуях. Гибкие тела доставляли друг другу удовольствие и долго не желали отстраняться. Вен Аур рычал, Котя сладко вздыхала, тоже научившись слегка покусывать возлюбленного. И ему это нравилось, он больше не сдерживал свою звериную сущность, одновременно оставаясь в человеческом обличии.
Коте показалось, что она тоже становится частью Хаоса. Или всего мира. Они растворялись, распадались звенящими осколками, чтобы через мгновение вновь возродиться, и песня звучала особенно громко. Не осталось ничего, кроме великой песни жизни.
— Ты — моя судьба! — воскликнула Котена.
Уже не юная девочка Котя, а взрослая жена, Котена. Хотя для Вен Аура она навсегда оставалась Котей, его доброй и ласковой Котей. И он для нее не изменился. Они лишь стали еще ближе. Ни люди, ни жизнь, ни смерть уже не разлучили бы их. Судьба сильна, а любовь — еще сильнее.
— Судьба! — вторил Вен Аур, целуя жену особенно крепко.
Они обняли друг друга и замерли в полном изнеможении на медвежьей шкуре, обнаженные, пропитанные ароматами друг друга. Теперь между ними не существовало никаких тайн, словно исчез барьер между миром людей и Хаосом.
Вина безвинных
Дни потянулись тихо, наполненные спокойной работой и любовью. Вен Аур по-прежнему трудился день-деньской, но вечера и ночи они проводили вместе. Отступали призраки всех умерших людей, их отгоняли добрые слова и крепкие объятья мужа. Котя до первого снега не верила, что все это происходит с ней. За год с ней приключилось слишком много бед, но теперь восстанавливалось долгожданное умиротворение. Со дня свадьбы как будто миновали все горести и печали.
Котя наконец-то почувствовала себя хозяйкой в избе, наполняя жилище молодоженов уютом. Впервые она обрела настоящий дом, где никто не указывал, как жить. Она и правда украсила ее вышитыми рушниками и подзорами. И уже к середине зимы наконец-то сбылась ее маленькая мечта: по городу разошелся слух, что жена молодого кузнеца прекрасно делает узоры на рубахах и рушниках. Вскоре к ней уже обращались зажиточные горожанки, жены торговых гостей и воинов дружины. За советом приходили девушки на выданье, которые делали себе приданое. Котя охотно всем отвечала и впервые чувствовала, что ее уважают и слушают.
