— Он оборотень! Тоже оборотень! Киньте в него пеплом из медвежьей шкуры.
Котя вырывалась из цепких пальцев пораженного происходящим гридя и выхватила пепел медвежьей шкуры из ларца. Она бесстрашно подскочила к князю, и кинула прямо в лицо Вхаро порошок. Хлопья пепла покрыли его черные волосы, вернули прежнюю неопрятность, но бывший разбойник лишь громогласно рассмеялся и смачно чихнул:
— Ведьма! Ну, что? «Доказала»? Хе-хе. Князь, отдадите ее мне?
«Вхаро. Как же так? — терялась в догадках Котя, но вспомнила: — Да ведь он не может больше превращаться в создание Хаоса! Потому и заперт в нашем мире. Потому у нас с Веном нет доказательств».
— Нет. До суда никого не трогать, — осадил его Дождьзов.
Князь с тоской и грустью смотрел на Вен Аура. Наверное, с такой же щемящей тоской он прощался с Желей. Тогда ради заключения союза с Эромом, теперь — ради старинных законов. До последнего он надеялся, что свидетели лгут. Но вина безвинного подтвердилась настолько очевидно и при таком количестве свидетелей, что Дождьзов не имел права помочь. Иначе его самого свергли бы.
«Все для княжества, светлый правитель наш? Все для народа?» — со злостью подумала Котя, но внезапно осознала, что в ней не осталось ненависти к князю. Пожалуй, презрение и даже отголосок сожаления. В сущности, он оказался слабым и нерешительным.
— Я еще в прядильне говорила девицам, что недобрый этот кузнец, который князя спас. Это он так всех заморочить пытался, — ухмылялся Ауда, когда Котю и Вен Аура связанными вели по улицам в темницу.
Схватили и дядьку Краша, и матушку, и даже малыша с блаженной девочкой. Их, как и Котю, предварительно посыпали пеплом, да ничего не обнаружилось. До суда порешили заточить всех, кто жил под одной крышей с оборотнем.
«В прядильне», — подумала Котя мимоходом. Значит, сперва бабка Ауда заняла место бабки Юрены среди новых мастериц, а там довела слухи до княгини. И дальше уж и Дождьзов узнал. Княгине, видать, с самой битвы претило, что восхваляли какого-то безродного кузнеца, а не воинство ее светлого батюшки-князя. Потом, наверное, как-то вклинился и Вхаро. Возможно, они действовали с Аудой заодно, возможно, случайно встретились.
«Так, небось, все уцелевшее добро Однорукого и Игора прибрал к рукам лиходей», — подумала Котя, сиротливо прижимаясь к плечу Вен Аура. Их втолкнули в темный подвал, который именовался темницей. Вокруг царила сырость, ноги пробирало до костей холодом. Пальцы уже онемели, дыхание вырывалось белым паром. Теплую одежду старались отдать малышу, но он все равно отчаянно плакал, словно обличая всю несправедливость мира.
— Котя, он правда оборотень из Хаоса? — ужасалась мать.
Они вместе с дядькой Крашем отползли в дальний угол и жались к стене, словно боясь, что их растерзает злобный хищник.
— Да! Оборотень! Ну, и что же? Сколько месяцев вы жили с ним под одной крышей? Одну еду ели? И что? — возмутилась Котя, еще находя в себе силы злиться. — Сделал он вам что-то дурное?
— Так-то оно так, но… — выдохнула измученно матушка, а потом залилась слезами: — Всегда-то ты несчастья притягиваешь.
Котя сглотнула ком и спрятала лицо на груди мужа, немо умоляя его держаться. Но Вен Аур смотрел прямо перед собой.
— Они… Разрушили нашу жизнь, — выдохнул он уничтожено. — Все, что мы создали.
— Ничего! Ничего! Мы по-прежнему вместе! — воскликнула Котя.
Вен Аур обнял ее и закрыл глаза, словно больше никого и не осталось в их крошечном мире. Только двое и темнота.
Превращения и осколки
Наступало утро, немое, угрюмое. В этот раз Праздник Весны вновь знаменовался показом оборотня, да не кудесники прибыли, а дружина провожала на суд заключенных. На площадь их везли в клетке. Котя впервые поняла, вкусила всем существом, что испытал Огневик за время своего заточения.
— Смотрите, люди, смотрите! Создание Хаоса во плоти! — кричала толпа.
Ее подогревали восклицания Вхаро и Ауды, которые царственно шествовали позади клетки на двух вороных скакунах.
— Всегда мы знали: кузнецам нельзя верить, все они колдуны, знающие тайну приручения огня, — шипела Ауда, красуясь в парчовой шубе.
То ли Вхаро с ней поделился за удачный сговор, то ли князь пожаловал за «верное служение».
— Оборотень! Он оборотень! Смотрите и внимайте! Создание Хаоса жило среди вас! Видите, люди, видите? Присматривайтесь к своим героям! — возвещал Вхаро, воздевая руку, точно правитель.
Сам Дождьзов вместе с дружиной шел впереди. Клетку же тащили чубарые тяжеловесы, они уже не шарахались от Вен Аура, совсем не боялись его и решительно не догадывались, что в клетке сидит хищник.
— Только не смей сдаваться! — твердила Котя, хотя сердце ее заходилось от ужаса.
Толпа вокруг колыхалась жадным морем, многообразная, кишащая, как черви в падали. Люди кричали и неистовствовали, словно продолжалась битва, словно их убивали.
— Я больше так не могу, — охнул Вен Аур, приникая лбом к решеткам.
Он плакал, беззвучно, без слез, но плечи его сотрясались от рыданий. Котя сдавила его руку. И больше всего ее пугало не то, что они оказались в клетке, а то, что она не удивлена. Она не обнаружила в себе ни толики изумления, когда дружина ворвалась в их дом, когда связала и потащила в темницу. Точно ждала этого с самого первого дня их зыбкой неуверенной безмятежности.
— Держись, Вен. Все скоро закончится, — ответила Котя, но он обратил к ней полубезумные покрасневшие глаза, восклицая:
— Да? Что закончится? Наши жизни? А я не хочу! Не хочу! Не для того я прошел половину Хаоса, чтобы мы оба погибли.
Котя вздрогнула, но не заплакала. Она как будто вернулась к себе прежней, потому сидела посреди клетки прямо, как на троне. Она не обращала внимания, когда в них летели тухлые яйца и помои. К чему тратить гнев на этот орущий безликий поток? Люди, возможно, временами и добры, толпа неизменно беспощадна. Наверняка среди тех, кто выкрикивал порицания и клял последними словами, затесались недавние заказчики: мужчины носили вышитые рубахи, как и женщины — сарафаны, перепаханный снег топтали подковы лошадей. Не опасались ли они заразиться «скверной» от этих вещей? Глупые-глупые люди, не ведающие истинной опасности. И из-за них-то рушилась тихая и счастливая жизнь в небольшой избе.
В углу клетки орал бранные слова суровый дядька Краш, в голос ревела блаженная, ей вторил несчастный малыш. Но больше всего пугал Вен Аур, этот неукротимый воин, который ныне скрючился возле Коти, затравленным зверем взирая на многолико-безликое сборище. На площадь высыпало все больше и больше народу, заполняя дворы и улицы вокруг нее.
— Я не человек, Котя. Для них я всегда буду диковиной зверушкой, а у вас тут из зверей только шубы шьют да туши разделывают. Вот и со мной так же… — бормотал любимый, как в тяжком бреду. — Прав был Огневик, прав был Моль!
