— Джо, почему ты так загадочно улыбаешься? — спросила Джолин, снимая белый фартук и вешая его на спинку стула. Теперь она сменила убогую серую робу на очаровательное бирюзовое платье, которое невероятно подходило к ее синим глазам. После освобождения от гнета Зерефа они наконец обрели искрящийся блеск, как сапфиры, очищенные от пыли.
— Да так, тобой любуюсь, — отозвался Джоэл, снимая сапоги, чтобы не натоптать на чисто вымытом полу. Став единоличной хозяйкой дома, Джолин поддерживала порядок лучше пекаря и его жены вместе взятых. Заговорщиков, похоже, ничуть не интересовало собственное дело, служившее лишь прикрытием. Джолин же всеми силами наводила красоту: расставляла цветы и горшочки с земляникой на подоконниках, вешала свежие занавески, просила как-нибудь помочь с побелкой фасада и ремонтом сгоревшего чердака.
— Будешь чай?
— Только пообедал. Точнее, позавтракал, — соврал Джоэл, не желая ничем обременять Джолин.
Она и так продолжала трудиться, пока ее едва ли не каждый день возили в Цитадель и задавали неприятные вопросы. Джоэла не пускали, не позволяли поддержать, успокоить, согреть. Только потом, когда все заканчивалось, Джолин тихонько плакала на его плече, доверчиво терлась лбом, как ребенок, словно молила спрятать от всего мира и больше никому не отдавать, не позволять делать больно. И Джоэл понимал, что еще не время чего-то просить. Они оба пережили слишком много боли. В такие дни он просто гладил ее по волосам и шептал бессмысленные слова успокоения, убеждая, что все закончилось.
— Лгун, — беззлобно рассмеялась Джолин. — Пообедал он. Вижу ведь, что нет. Взял бы хоть пирог с луком или рыбой.
— Да есть я что ли пришел? Давай лучше посидим, поговорим или помолчим, — ответил Джоэл, и они расположились на новой софе возле лестницы, украшенной пестрым покрывалом.
В пекарне после ареста Зерефа Мара почти не осталось целой мебели, но Джоэл и Ли быстро все починили да еще новой притащили. Теперь у Джолин в спальне появилась не только мягкая перина, но и чудесное кресло-качалка, полученное от каких-то знакомых неутомимого Мио.
Джоэл отказался ставить это чудо инженерной мысли в мансарде. Качалки означали для него нечто созвучное немощности и ветхости. Зато Джолин ничуть не смотрелась старухой, когда после рабочего дня сидела у окна и задумчиво покачивалась, листая томик стихов, которые ей щедро поставлял Ли из библиотеки и личной коллекции. Джоэл же открыл великую радость созерцательного покоя в те минуты, когда просто сидел напротив любимой, наблюдая, как она перелистывает страницы тонкими пальчиками. Ли никогда не читал стихи именно так, полушепотом, без театральности, но не менее искренне. Только Джоэл просил Ли не приносить грустные стихи, потому что Джолин могла незаметно для себя заплакать над слишком печальными строчками.
— Хочешь, я подарю тебе канарейку? Чтобы ты пела, как в тот день, когда мы встретились, — спросил Джоэл.
— Не очень-то я умею петь, — смутилась Джолин.
Яркое солнце сочилось сквозь чистые окна, отчего волосы возлюбленной золотились, переливаясь, и сама она напоминала маленькую пригожую птичку, которая избавилась от мучителя, но пока не от клетки. Хотя в этот особый день часть правил для них не действовала.
— А у меня для тебя сюрприз, — сказал Джоэл, на что Джолин вопросительно захлопала ресницами. Она не привыкла к приятным сюрпризам, не привыкла, что это слово произносят со смехом и предвкушением. Он, впрочем, тоже любую неожиданность связывал с потрясением. Но не теперь: Джоэл вынул из внутреннего кармана сизого жилета небольшую полоску бумаги с крупным росчерком Умана Тенеба.
— Что это? — удивилась Джолин, для нее все документы с этой подписью не несли ничего веселого.
— Твое разрешение выйти отсюда на целый день! — громко возвестил Джоэл, вскочив с места.
— Джо… Неужели? — ахнула Джолин и захлопала в ладоши. — Неужели это взаправду? Неужели не сон? Мне сейчас стали сниться такие сладкие сны, неужели это не один из них?
— Не сон, мы пойдем на ярмарку в Квартале Торговцев. Если ты, конечно, захочешь.
— Конечно, захочу! Я никогда не была на ярмарках! Да еще в честь Сбора Урожая, — жарко закивала Джолин. — Только… у меня ведь нет парадных платьев. Разве что шаль, но она черная. Как-то… мне неловко. Я совсем не знаю, как люди ходят на ярмарки.
Джолин застыла посреди кухни, растерянно разглаживая несуществующие складочки на подоле юбки.
— Ты и так прекрасна, — не покривил душой Джоэл. — Пойдем прямо сейчас, если у тебя нет срочных дел.
— Только печь погасить. Сегодня можно обойтись и без пирожков. Утренняя партия уже ушла.
— Я очень рад, что у пекарни есть клиенты.
— Ой, какие клиенты, Джо, — отмахнулась Джолин, небрежно заправляя непослушные кудряшки за уши. — Это вашей Энн надо сказать спасибо: я ведь теперь для Академии Охотников делаю хлеб, иногда выпечку. И немножко для старых клиентов, настоящих. Они очень хорошие, не побоялись после дела с революционерами остаться. Но я сейчас, получается, больше служу Цитадели.
«Вот как, а я даже не знал, что Энн тоже помогла Джолин», — подумал Джоэл. Выходило, он теперь был обязан всем друзьям за свое долгожданное счастье.
— Пойдем? — сказал он, когда они вышли из пекарни. Джолин проверила, заперта ли дверь, и с удовольствием подхватила спутника под руку. Она ребячливо щурилась, как игривый котенок, но смеялась беззвучно, даже если шутки и нежные слова ей очень нравились. Кто-то накрепко отучил ее проявлять свои чувства явно, громко заявлять о себе. Кто-то требовал от нее оставаться безмолвной тенью. И Джоэлу хотелось, чтобы Джолин наконец обрела уверенность в себе и научилась по-настоящему радоваться, просто, без оглядки.
— Пойдем, — ответила она. Дробно застучали каблучки изящных сапог, как капли фонтана, ударяющиеся о мостовую. Она плыла рядом, легкая, эфемерная, но одновременно теплая и земная. И улицы вокруг лучились радостью спокойного дня. Вермело не трубил надсадным воем бойни, и гомон голосов ныне означал лишь праздничное оживление.
— У кого взять лучшую ткань?
— Где сегодня подают лучший эль?
— Правда ли, что твой сосед залез на столб и взял первый приз?
Со всех сторон доносились обрывки разговоров, смех и стук колес. Город звучал, пел, изливался весельем, как будто не случалось потрясений, как будто кровь не текла по улицам каждую ночь. И Джоэлу хотелось верить, что и забастовки, и бунты, и эпидемия превращений прекратились навсегда. С ним рядом шла Джолин, а дома ждал Ли, их маленький мир застыл в безмятежности, точно повисший над бездной хрустальный шар с прекрасным садом.
— Какой чудный день! — воскликнула Джолин, щурясь на ярком свете, но подставляя лицо теплому ветру, вдыхая его полной грудью, как будто ее освободили от оков. Подарили бесценное право дышать без давящих цепей узника.
— Прекрасный, и ты прекрасна, — вторил ей Джоэл, пока они медленно рука об руку шли к Торговому Кварталу.
