«Я ошибаюсь! Путаю! Не может быть! Они просто спят, спят! А кровь… кровь на улицах и вокруг слишком много крови. Нюх подводит», — твердил себе Джоэл, перелезая на задний двор через переломанные кусты гортензии. Он прильнул к окну, через которое часто вылезал наружу, последнее время чаще, чем через дверь. Затем посмотрел внутрь и различил смутный силуэт, распластанный подле перевернутого стола.
— Джо! Это ты? Джо! Где ты? Джо, пожалуйста! — вдруг донесся едва слышный измученный шепот.
Джоэл содрогнулся, кинулся к стеклу, высадил его одним движением меча, даже не пытаясь поднять раму. Осколки царапали лицо, резали руки, рвали одежду, но он не замечал, влетая внутрь. Он слишком хорошо знал этот голос, ныне искаженный нечеловеческой мукой.
— Ли! — крикнул Джоэл. — Я иду! Иду! Родной, держись!
— Джо…
Пекарню окутывала темнота, только чадила печь, источая удушливый дым, заглушавший повисший в комнате гнилостный запах. Тлели угли, выпавшие из приоткрытой дверцы топки, сгорел свежий хлеб. И в тревожном свете, подобном мерцанию костров в первобытных пещерах, лежал силуэт, распростертый посреди развороченной кухни. Джоэл замер на миг, а потом кинулся к нему, упал на колени:
— Я здесь, Ли, я с тобой.
Любимый лежал в луже крови, от которой его одежда сделалась темной, почти черной. Джоэл склонился над Ли, пытаясь понять, где рана, как помочь.
— Почему… так темно… и так… Больно! — прошептал Ли, выгибаясь и дрожа от прикосновения.
— Ли… Ли!
«Сомн, на пекарню напал сомн!» — подумал Джоэл, хотя не представлял, как одной из кошмарных тварей удалось миновать Ловцы Снов, которые они не снимали теперь даже днем. Да какое это имело значение?
Ли лежал на полу пекарни, весь в крови, и вместо привычной согревающей улыбки лицо его искажала гримаса боли. Да у него не было лица! Исполосованное когтями месиво кожи и мышц — стоило лишь присмотреться. Ужас произошедшего набросился оглушающей волной, к горлу подкатил ком раздирающего вопля, но из перехваченной спазмом гортани вырвался только сдавленный стон: Джоэл заметил, что у Ли выбиты глаза, от которых остались только водянистые отметины медленно запекавшейся крови.
— Ли!.. Как же так! — завыл Джоэл, гладя лицо любимого, а тот слабо потянулся в ответ, дотронулся до щеки. Живой, еще живой. Его ледяные дрожащие пальцы со знакомой предельной нежностью касались колючей щетины. Он еще пытался улыбнуться израненными губами. Джоэл подумал с ужасающим фаталистичным облегчением: «Ничего, Бим и Грэм так и жили. Ничего, Ли, я тебя не брошу ни за что».
Он дотронулся до любимого, слегка приподняв. Тогда пола плаща отогнулась и Джоэл ощутил под рукой скользкий комок выпавших внутренностей и глухо застонал. Гнилостный запах, замешанный на крови и желчи, ударил в лицо. Но слезы выступали вовсе не от него. Ли мучился долго, похоже, рана была нанесена еще днем, вскоре после ухода Джоэла с Вен Дарреном.
Ли умирал! Умирал, потому что такие рваные глубокие отметины от когтей неведомой твари не излечила бы даже кровь созданий Хаоса. Даже Страж Вселенной. Да он и не собирался возвращаться в их проклятый град. Он всех бросил, отдал на поругание Змею. Джоэл еще пытался сопротивляться этой истине, еще рвал свою рубашку, стремясь сделать жгуты, еще не желал принимать бесполезность суетливых усилий.
— Джо… остановись, — тихо простонал Ли, умоляя не причинять лишних страданий. Как будто он уже смирился.
— Нет, Ли, я спасу тебя, спасу, — твердил Джоэл, почти теряя рассудок. Слова представлялись заклинаниями, способными повернуть время вспять. Все исправить, изменить, исцелить одним решительным усилием воли. Залатать прорехи и язвы на распадавшемся полотне бытия. Бесполезно.
— Я дождался тебя… — улыбнулся Ли. И затих. Рука его безвольно упала, сведенное судорогами тело обмякло. Он весь превратился в иссушенный осенний лист, бессильно подхваченный жадным ветром, унесшим ныне его душу.
Он… умер. Джоэл замер, вслушиваясь в тишину, не улавливая ни вздоха, ни стона. Умер его любимый, его мальчик с лучистой улыбкой, его смеющееся солнце, сгоревшее вместе с мансардой. Его радость, его судьба. Нельзя было уходить, нельзя было оставлять Ли одного. Джоэл глухо застонал:
— Ли! Ли! Очнись! Ли! Ли… Как же так? Нет! Ли!
Он сто раз повторил имя возлюбленного, гладя его лицо, плечи, словно мечтая разбудить. И все повторял и повторял. До тех пор, пока имя не обессмыслилось, как и все, к чему прикасалась тленной рукою смерть. Смысл умер, осталась только огненная память, выжигающая сердце до черной золы. Мир осыпался старинным гербарием, замер древом без коры в сожженном саду.
— Силы неземные… Джолин! Где… Где Джолин? Джолин! — вскинулся Джоэл, хотя слезы бессилия душили его. Он не мог оторваться от Ли, все еще заслоняя мертвое тело любимого собой. От кого? От какой опасности? По привычке. Но он уже опоздал, не оказался рядом, когда кто-то нанес сокрушительный удар.
Он видел смерть сотни раз, убивал и сам, порой отправлял в подземелья Цитадели. Смерть всегда смотрела на него сквозь закрытые веки заснувших и обратившихся в сомнов. Но теперь… Теперь он сам умирал вместе с Ли, кожей и плотью ощущая всю боль любимого, отчего, казалось, разом выворачивались суставы и рвались артерии. Старые раны отзывались огнем. И встали единой толпой призраки всех, кого он не успел спасти. Стелла выступала первой среди них, новых гостей пекарни, но она глядела без осуждения, лишь с неземной тоской.
Внезапно Джоэл услышал движение на втором этаже и, с трудом оставив на полу тело Ли, кинулся наверх с мечом. Он рассчитывал встретиться с убийцей, с гадким монстром, все еще не представляя, что случилось с несчастной Джолин, кто их атаковал. Ли не ожидал нападения: его меч стоял в ножнах возле стены. И в пекарню никто не вламывался, разве что нечто пробралось через сгоревший чердак, разворотив крышу…
Мысли и попытки расследования метались острыми снежинками вьюги, ворвавшейся лютой зимой через разбитое окно и похитившей тепло уютного очага. Зима наставала в сердце, замораживая чувства и сознание. Джоэл только глухо охал и выл, а меч сжимал лишь по привычке. Тренированное тело среагировало бы в случае опасности, но на втором этаже никого не оказалось. Только… Джолин.
Она сидела в кресле-качалке, их любимом месте для чтения стихов, которое с недавних пор превратилось в место для караульного. И в свете раннего осеннего заката кожа ее казалась облитой кровью. Но нет — на бледном лице и взлохмаченных волосах и правда алели запекшиеся рубиновые капли.
— Джолин! Кто на вас напал? Джолин! Ты жива, — не понимал и не желал понимать произошедшее Джоэл, хотя все ответы лежали на поверхности. Они выстроились в ровный ряд цепочки совпадений, но не хватало сил, чтобы подвести отчетливый итог. Какой итог? Зачем? Цитадель уже предала его, он больше не проводил расследования.
И все же его главное расследование настигло его. Оно всегда следовало за ним смертью в фарфоровой маске. А теперь смотрела на него чистыми синими глазами в тревожном мерцании заката.
