Льор Раджед замолчал на миг, чтобы отдышаться, до угрожающих трещин сдавив раму волшебного зеркала, которое отражало ныне панораму его владений. Бешенство клокотало в сердце жадной химерой, источая на разные голоса рычание и сипение.
– Огира… Это точно Огира! – шипел чародей, щелкая зубами, точно голодный волк. Вокруг него клобуком кобры развевалась аура неконтролируемой тьмы, всех самых мерзких замыслов и стремлений, всех алчных желаний. Тонкие вытянутые ноздри льора гневно раздувались, как у разъяренного быка.
Он дал волю неконтролируемому гневу, превратив пальцы на правой руке в пять сияющих мечей, и снес ими несколько колонн в тронном зале. Красоты архитектуры повалились раскрошенными кусками, резные цветы лепнины разбивались в пыль. А Раджед все не мог остановиться, негодуя, что его план, его игра сбилась с курса. Развеять скуку – вот была цель. Теперь же наступала неопределенность. И ее льоры ненавидели больше всего.
Разъяренный лев с горящими глазами, растрепанной гривой и острыми когтями – не человек. Когда волна буйного негодования, граничившего с сумасшествием, схлынула, льор вновь остановился подле зеркала. Он властвовал над всем, что отражало холодное стекло, и мог бы вернуть непокорную гостью из любой точки своих земель. Он видел, как она страдала, он намеренно наслал грозу и испугал ее знатной молнией – да, в силах льоров оказывалось и управление погодой.
Раджед ждал, когда она произнесет его имя с мольбами вернуть ее в башню. Тогда бы он непременно откликнулся, излечил все раны, вновь обрядил бы в лучшие платья. Он рассчитывал, что девушка рано или поздно примет его условия, поймет, что лучшей доли ей не найти. Никто не способен терпеть страдания вечно, особенно если им предлагают роскошь и красиво лгут о возможности получить магическую силу. Впрочем, твердость убеждений Софии раз от раза поражала все больше, заставляя усложнять испытания, бередя любопытство.
Но в какой-то момент сбежавшая гостья пропала из поля зрения. Чародей вспоминал, что только однажды случилось нечто подобное: в тот день, когда каменные великаны подняли против него очередное обреченное на провал восстание. Кто-то доставил им артефакт из чужого льората, искажавший магию слежения, кто-то затуманил их примитивный разум сказками о великом благе, которое непременно настанет, если свергнуть правителя.
Получалось, что вредоносный предмет не удалось уничтожить, потому что теперь неугомонная девчонка исчезла, покинула границы владений Раджеда и явно летела над Янтарным Морем на восток в сторону второго крупного материка. И вряд ли она догадывалась, какие опасности ее поджидают.
От этой мысли Раджед замер и заставил себя успокоиться, лишь нервно подергивались его тонкие губы, да оранжевые глаза метались, не видя конкретных предметов. Льор вновь приблизился к зеркалу, стремясь высмотреть хоть что-то за завесой чужой магии.
– Куда она делась? – бормотал он, теребя и почти разрывая тонкую ткань жабо. – Проклятье! Она за пределами моих владений! Да кто это вообще был? Огира? Я думал, что уничтожил этих смутьянов еще двести лет назад.
Мысли вслух не привели к улучшению поиска, где-то на середине Янтарного Моря владения Раджеда соприкасались с магией других чародеев, что образовывала непроницаемую завесу.
– Как она могла до этого додуматься? Она считает, я здесь самый жестокий? Я?! Думает, что найдет поддержку у других льоров? – все говорил с собой Раджед. Он негодовал, бессильно водя рукой по стеклу, не просматривая ничего среди тумана, в который превратилась поверхность зеркала.
Холодный замок замирал под звуками шагов подкованных сапог. Раджед Икцинтус метался, точно в клетке, ища свой просчет. В веселом самодовольстве он где-то проглядел засаду, злой умысел или целое восстание. Кто знает! И незнанье похищало покой да праздный оптимизм, которые плескались ярким солнцем, пока холодный образ смерти не представал вечным напоминанием о скорой судьбе мира. Из-за него накатывала ярость, из-за него янтарный свет обращался в огонь испепеления.
Из башни пропала гостья, сделав хозяина в какой-то мере уязвимым.
Раджед бродил от зеркала до смотровой площадки, размышляя, что делать и куда теперь направиться. Он не суетился, не торопился принимать решения, ведь если враг придумал хитрый план, то следовало ждать выдвижения условий.
Хотя, может, и вовсе не стоило? В конце концов, очередная девчонка, даром, что из другого мира. Если бы он покинул башню, оставив портал без присмотра, то кто-то вроде Нармо Геолирта мог запросто воспользоваться им. Возможно, на то изначально и делалась ставка.
Льор нахмурился, коря себя за недальновидность. Однозначно, отправляться за Софией на другой материк было небезопасно. Да не для одного чародея, а для целого мира Земли, на который уже давно положили глаз враги. Знали бы они, что не обретут и там счастья!
В обычных людей им превратиться не светило, а великая магия несла лишь разрушения. Порой Раджед желал сам сбежать, особенно, когда видел очередной окаменевший зал в башне. Но льор неоднократно замечал, как сильно выматывает его пребывание на Земле, точно сила иссякает в десять раз быстрее, утекает вместе с жизнью.
Нет, однозначно, в мире Земли их всех ждала только смерть. И смерть же людям они принесли бы вместе с новыми усобицами. Неизвестно, скольких бы уничтожили, прежде чем сами окаменели или просто умерли. Раджед не ведал точно, что сулило льорам пребывание на Земле. Льоры были слишком тесно связаны с зачарованными самоцветами Эйлиса, своими талисманами. На Земле же поющих камней не существовало, значит, и льоры не могли обитать. Раджед понимал, что его враги не поверят ни единому доводу, до последнего вцепятся в возможность вырваться из исчезающего мира.
Бросить портал – подставить под удар целый мир. Бросить Софию – самый логичный исход, как пожертвовать пешкой. Ведь правитель обязан думать не только о своих прихотях. Хотя что ему до другого мира? Или все же он надеялся сбежать?
Тяжелый обруч сдавливал виски непрошеной болью, проникавшей в сердце, точно искусный ювелир тонким резцом обтачивал камень. Раджед остановился посреди янтарного зала, где он последний раз видел вблизи Софию, где вдыхал аромат ее волос.
Бросить Софию – невозможно.
Раджед не позволил бы никому причинить ей настоящего вреда. К тому же в нем играл инстинкт собственника: он имел право делать с «гостьей», что вздумается, укрощать и соблазнять. Но другие… Нет, другие не смели даже пальцем ее тронуть.
Сердце все сжималось и ныло, явно не от одного алчного желания обладать и властвовать всецело, потому что к вещам – которыми становятся и люди – так не относятся, за них настолько не переживают. Это непривычно томило и угнетало, отвлекая от построения четкого плана.
Раджед носился по башне. Сначала вверх, потом зачем-то вниз. Он был на руднике, как будто желая уловить заблудившийся в темноте звук шагов той, что покинула плен. Слишком вольная птица, хоть хитер птицелов. В этой птице точно к смерти что-то стремилось, не утаить в золотой клетке. Если не телом, то душой покинет, оставив только комочек пуха и перьев.
