– София… – вздохнул льор гулом отдаляющейся бури, затухающего смерча, тлеющего костра, что обращает в золу тонкие ветки, уничтожая жадностью пламени и себя.
«Что «София»?! Самому от себя противно?» – передразнила Софья, надеясь, что ее мысли не читают. Впрочем, вслух она не говорила лишь потому, что уже не надеялась достучаться до чародея.
Пленница прошла сквозь еще один зал, и еще один – и вдруг остановилась, как вкопанная. На нее уже в третий раз с перевернутости мозаичного панно таращились одинаковые опрокинутые звери. Улыбки львов чудились их плачем. Зато существа, отдаленно напоминавшие гигантских змей, ехидно ухмылялись, хотя изображалось их пораженье от мощных когтей.
Соня перевела взгляд на мебель и некий фамильный портрет – те же образы, те же линии. Она помотала головой, как в мелькании картинок одного из бредовых снов. Больше ни в чьей башне не случалось таких искажений и загадочных фантасмагорий. Софья обошла несколько раз вокруг мерцавшего светового шара, осматривая каждую деталь, убеждаясь, что прошла три раза одну и ту же комнату. Лишь потолок под ногами поскрипывал шахматной черно-янтарной очередностью квадратов.
«Да это вообще пол! – поняла Соня, постучав носком обуви по мраморной плитке. – Раджед, сколько можно меня дурить такими фокусами? Или ты ждешь, что я стану такой же ненормальной?»
Может, он и правда выжидал, когда ее сознание настолько истончится, что примет любую ложь, любую ересь, отринув привычные основы мирозданья. Софья почувствовала накатывающее удушье, жаркой волной проходящее через тело, липнущее испариной к спине. Не выбраться, не вырваться. А ведь так близко… Портал услышал ее мольбы, пропускал в родной мир. Теперь же на голову сыпались лишь новые испытания. Соня с трудом несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Не время для паники, нельзя!
Она подошла к одной из двух дверей, осмотрела стены вокруг: по правую руку висел на золотых шелковых обоях портрет. По левую – приклеилась к потолку вычурная ваза. Нога переступила порог, Софья выглянула опасливо в другую комнату, оставаясь в предыдущей, убеждаясь, что они совершенно идентичны. Точно сбой программы, точно ошибка в матрице, замкнутый алгоритм без точки выхода. Раджед пустил ее по бессмысленному кругу, точно выжидая, когда она разделит его помутнение, потому что у здравомыслящего не хватило бы воображения на такую искусную пытку.
– Что-то не так? – донесся его насмешливый голос, пока Софья облизывала пересохшие губы, не двигаясь с места. Вскоре она переступила порог зала, отмечая, что предметы-ориентиры обретаются на тех же местах, только в противоположном конце помещения.
– Нет-нет, льор, все «замечательно», – отозвалась с не меньшим ядом Соня. – Чего вы добиваетесь на этот раз?
Она быстрыми шагами пересекла зал, но потом вернулась, направилась к другой двери, из которой вроде только вышла. Пробежала насквозь еще одну комнату. Такую ловушку могли бы сочинить и без магии, просто фокус, несколько похожих гигантских изукрашенных камер-тюрем. Или нет… Она, наверное, уже в сотый раз прошла через те же двери. Но заметила, что предметы поменяли свои места, хотя все так же мозаичное панно плакало львами и ухмылялось змеями. Только крупные картины на шелковых лентах висели теперь по центру над диваном.
Они изображали два портрета – мужчину и женщину в старинной одежде, которая не существовала на Земле, наверное, ни в одну эпоху. Отчего-то Соня заинтересовалась, кто на картинах. До этого позолоченные рамы служили только меткой в ее поисках выхода. Теперь же некой тайной веяло от одухотворенных лиц, которые в перевернутости восприятия показались чем-то похожими на Раджеда, необычностью заостренных линий.
– Это лабиринт осознания, – донесся тяжкий вздох чародея, и Софья невольно догадалась, что ответ ищет сам хозяин башни. Как знать, может, повторяющаяся комната когда-то снилась ему самому в кошмарах. Вероятно, он многое пережил в своем опасном мире. Многое… ожесточившее его. С портрета внимательно смотрел похожий на него маг, и вскоре удалось разобрать перевернутую подпись с именем и титулом – покойный отец льора. И рядом не замечалась раньше женщина неземной красоты с ясными честными глазами цвета янтаря – покойная мать. Что-то больно сжалось в сердце Сони, страх потерять семью вновь усилился. И обожгло, что сам льор тоже не из каменной породы родился, не из самоцветов. Человек из плоти и крови, который когда-то, наверное, тоже любил своих родителей, и его любили. От ненависти не оставляют на долгие века портреты на шелковых лентах. Но что-то произошло, что-то… оставившее в одиночестве среди окаменения. Одиночество хуже чумы выедает трепетную душу.
Софья почти в оцепенении смотрела на мать льора, не веря, что такая женщина способна воспитать настоящее чудовище, захотелось рассмотреть ее неперевернутый образ. И в тот миг Софья вспомнила, что только в башне Раджеда удавалось гулять по потолку и стенами. Он явно смеялся над физическими законами. Она подошла к стене, уже не с наскока, не в прыжке, а спокойно ступила на шелковые обои, лишь слегка удивляясь, как кроссовки не оставляют грязных следов. Пространство комнаты закружилось: потолок и пол вставали на законные места, вновь под ногами отзывался холодной твердостью мрамор.
Софья же неотрывно следила за портретами, чтобы не потерять ориентир. Взгляд матери льора казался в тот миг путеводной звездой. Одухотворенное молодое лицо не лгало, ни один художник не сумел бы скрыть за маской доброты пустого злого человека. Как странно… странно было сознавать, что льор тоже человек, по-своему, наверное, очень несчастный.
Но стоило отвести взгляд от портретов, как вновь сковывал гнев: никакая душевная рана не давала ему права так распоряжаться судьбой несчастной пленницы. Никакой по-настоящему добрый человек не стал бы похищать маленькую девочку в качестве приманки. Вероятно, Раджед тех времен, когда в башне кипела жизнь, давно умер, окаменел вместе с кораблем с рудника-причала. И от того не возникало к нему жалости. Прошлое оставалось в прошлом. Поступки в настоящем – вот цена человека, вот мера его. О прошлом можно сожалеть или раскаяться за содеянное. Но вместо того они вновь наткнулись на взаимную неприязнь, Соня вновь попадала в его недобрые игры. И все же…
В лабиринте загадочных комнат всегда оставался выход! Словно Раджед испытывал ее, проверял, насколько она умна. На этот раз Софья раскусила хитрое устройство фальшивой анфилады: стоило лишь вспомнить, что расположение потолка и пола имеет значение. Порог дверей обретался теперь на законном месте, с панно смеялись тонкими губами витиеватые львы и корчились поверженные змеи. А за дверью виделся новый зал иного цвета, бледно-молочный, словно жемчуг.
Стоило опасливо пробраться в него, как плечи хлестнул холод, пространство подернулось разноцветными бликами, точно заискрился гигантский алмаз. Двери моментально заросли стеной, исчезли четкие очертания. Льор изменял облик башни, как того желал, заключая в новую ловушку-головоломку. Он вновь изматывал ее, испытывал, и на этот раз мучением представил встречу… с самой собой.
Лицо утонуло в бесконечных отражениях: теперь пол, потолок и стены обратились в сплошное зеркало без стыков и возможности зацепиться хотя бы за какую-то мимолетную деталь. Стекла выстроились бесконечностью, в которой тонули очертания щуплой ссутулившейся девушки.
