– Гайя, что случилось? – спросил я. – Ты из-за них расстроилась? Не переживай.
Но что бы я ни говорил, поток слез не прекращался. Они бежали по щекам к подбородку, оставляя мокрые линии на ее лице, пока Гайя не вытерла их рукавом своей кофты.
– Гайя, все хорошо, не переживай.
Прозвучал свисток. Гайя всхлипнула и еще раз вытерла рукавом лицо.
– Не нужно нам было выходить вчера на улицу, – сказала она. – Это могло случиться и с нами.
Она медленно поднялась на ноги, и мы пошли на линейку.
Мы вошли в класс и сели на свои места, но на партах не лежало никаких заданий. Обычно учебный день начинался с того, что мы решали задачки по математике, но сегодня доска была пустой и никто не достал наши учебники. Мисс Фарравей сидела за своим столом и смотрела на нас пустым взглядом, будто не могла вспомнить, зачем она здесь или зачем мы пришли.
– Мисс Фарравей, – подал голос Пол, – у нас учебников нет.
– Да, точно, – сказала мисс Фарравей. – Учебники.
– И на доске нет задач, – продолжил Пол.
– Ну, – сказала мисс Фарравей. Казалось, что она хотела продолжить свою мысль, но вместо этого замолчала. И за учебниками она тоже не пошла.
– Мисс Фарравей, вы в порядке? – спросила Олу. Она всегда была очень доброй, помогала ребятам, которые падали на площадке, отводила их к медсестре за пластырем или компрессом.
– Да, – ответила мисс Фарравей, но ее глаза налились слезами.
– Мисс Фарравей! – воскликнула Олу и вскочила со стула, чтобы утешить нашу учительницу.
– Спасибо, Олу. Я в порядке. Спасибо. Садись, милая.
А затем она начала по-настоящему плакать. Никто не знал, что сказать и что делать. Такого раньше никогда не случалось. Учителя не плачут. Или плачут, но не на наших глазах.
Олу замерла на полпути до своей парты. Некоторые девочки тоже стали всхлипывать, и я подумал, знают ли они, почему мисс Фарравей плачет.
Я посмотрел на Гайю. Она уставилась в стол, сосредоточенно глядя в одну точку на парте.
В конце концов мисс Фарравей вышла из класса. Просто встала и ушла. Через несколько минут пришла мисс Арнольд, наша завуч, и дала нам несколько задач, хотя мы все были слишком потрясены, чтобы их решать.
– Мисс Арнольд, с мисс Фарравей все хорошо? – спросила Олу.
– Как вы видели, она очень расстроена. Для многих сейчас очень тяжелое время. Что вы думаете о том, что происходит?
– Мне страшно, – тут же ответил кто-то.
Я обернулся и увидел, что это был Майкл.
– Мне тоже, – согласились еще несколько ребят.
– Я каждую ночь боюсь, что весь наш квартал рухнет, – сказал Пол. – И не могу спать поэтому.
– Я боюсь выходить на улицу, – сказала Олу.
– Я боюсь, что с моей мамой и сестренкой что-нибудь случится. Они днем остаются дома, – сказала Марта. – Что, если я вернусь из школы, а нашего дома не будет? Что мне тогда делать?
Один за другим мы рассказывали о своих страхах и переживаниях. Мисс Арнольд ни разу не сказала, что нам не нужно волноваться или что все будет хорошо. Она только грустно улыбалась каждый раз, когда кто-то начинал говорить.
Мы с Гайей молчали.
Я слушал голоса ребят. Они звучали высоко и напряженно, будто натянутая струна, которая грозится вот-вот лопнуть. Мне больше не хотелось их слышать. Я чувствовал, как сжималась моя грудь, становилась все меньше и меньше, словно кто-то пытался засунуть туда маленькую квадратную коробку. Я стал быстрее дышать. Мне казалось, что я задыхаюсь.
Я услышал свое имя. Я поднял взгляд: мисс Арнольд стояла рядом, положив руку мне на плечо.
– Ади, ты в порядке? – спросила она.
Я кивнул, но она не перестала смотреть на меня озабоченно, и в тот момент мне стало жаль, что я не мог рассказать ей всю правду. Мне хотелось заплакать, как плакали другие, чтобы мисс Арнольд меня успокоила. Мне хотелось сказать ей, как страшно мне было.
Но как бы я ни хотел, я не мог сделать то, что делали остальные.
Глава 18
У нас была физкультура на улице. Мы стояли длинными шеренгами поперек площадки и бросали друг другу цветные мячи. Гайя сказала, что у нее болит живот, и сидела на заборе, наблюдая за нашей игрой. Она постоянно натягивала рукава на ладони и обнимала себя за плечи, словно ей было холодно, хотя день стоял солнечный и жаркий.
К обеду ей, кажется, стало лучше. Она немного поела, тщательно прожевывая каждый кусочек и глядя куда-то далеко, а потом вдруг повернулась ко мне и спросила:
– Как думаешь, что теперь будут делать после смерти тех рабочих?
– Не знаю. Никто не знает, как они умерли. Я всю ночь новости смотрел. Там повторяли одно и то же. Что устанавливаются обстоятельства их смертей.
– Я не думаю, что их кто-то убил, – сказала Гайя.
Я посмотрел на нее вопросительно:
– Если никто их не убил, то как они умерли?
– Мне кажется, – продолжила Гайя, перейдя на шепот, – что это как-то связано с завалами.
– С завалами?
– Не зря у нас были плохие предчувствия. С ними что-то не так.
– Но как они могли убить двух рабочих, которые просто стояли рядом?
– Я не знаю, что именно с ними не так, Адеола. Просто говорю, что они как-то с этим связаны.
На секунду Гайя выглядела сердито. Потом выражение ее лица изменилось.
– И нам абсолютно точно нельзя к ним близко подходить, – сказала она взволнованно. – Ты же не будешь, правда? Подходить? Я могу принести тебе продукты из дому, чтобы ты не ходил в магазин.
Я помнил эти плохие предчувствия, но мы ходили мимо завалов вчера вечером, и с нами ничего не случилось, так что я не был уверен, что Гайя права.
– Ади? Ты обещаешь? Не подходи к ним.
– Хорошо, – сказал я.
Лучше было согласиться, иначе Гайя начала бы паниковать. Я не стал говорить, что забыл купить молока, а то, что стояло у нас в холодильнике, загустело и стало кисло пахнуть. И я не стал говорить, что снова собираюсь в магазин. Так Гайя не будет переживать.
Вечером на улице была куча полицейских. Одни стояли шеренгой перед завалами, другие ходили туда-сюда с большими остроносыми овчарками, которые вынюхивали что-то на тротуаре и около стен.
Я решил пойти в ближайший ларек. Это был маленький магазинчик, но зато там стоял холодильник с молоком. До него было недалеко. Я шел той же дорогой, где вчера мы ходили с Гайей, но у завалов не останавливался и ускорил шаг у того места, где нашли тела двух мужчин. Наконец я добрался до ларька и купил большую бутылку молока, чтобы хватило надолго.
