Дори побледнела, когда я рассказал ей о случившемся, но потом быстро покачала головой и сказала:
– Он скоро вернется.
Сейчас она учит меня играть в Джин Рамми.
Раньше я никогда в карты не играл. Мне понравились те, что с лицами: валеты, дамы и короли.
Дори на это отвечает:
– Давай им всем лица сделаем?
Мы так и поступаем. Рисуем на каждой смешные глаза и улыбки. У Дори хорошо получается. Одну карту она делает похожей на меня: кучерявые волосы и легкая полуулыбка. Это двойка бубен.
В Джин Рамми играть весело. Гораздо веселее, чем в мои игры, даже с животными. И кон идет довольно долго.
Дори раздает нам по семь карт и говорит, что нужно собрать три карты одного типа и четыре – другого. Можно собирать либо карты с одинаковым значением, то есть три валета или четыре семерки, или то, что Дори называет «стрит». Это когда числа идут по порядку: три, четыре, пять. Собрать стрит тяжело, потому что все карты должны быть одной масти.
Один раз мне показалось, что я выиграл, и я выкрикнул «Рамми!», как учила Дори, но мой стрит не был одной масти, поэтому мы продолжили.
Сейчас я собираю карты с одинаковым значением. Это проще. Мне нужна только одна карта, пятерка пик, – и я выиграл.
Мы играем молча, но Дори часто улыбается мне поверх веера карт. Мне кажется, ей очень нравится играть.
– Рамми! – кричит Дори и шлепает карты на стол с такой силой, что он трясется.
Мы играем еще пару конов. Дори выигрывает два раза, а я один. Приходит время обеда.
– Хочешь сходить к маме, пока я готовлю, Ади? – спрашивает Дори.
– Можно я посижу с вами, подожду Оби? – говорю я.
– Конечно. Поможешь мне с обедом.
Дори спрашивает, умею ли я резать лук.
– Думаю, да, – отвечаю я, и она дает мне ножик, доску и несколько луковиц, у которых сверху выросла зелень.
Оказывается, лук я режу довольно плохо, поэтому Дори показывает мне, как надо. Нужно сделать рукой мостик, взять луковицу и разрезать ее пополам. Потом отрезать верхнюю часть с зеленью и снять коричневую шелуху. И только после этого можно резать луковицу на кусочки.
– Они должны быть маленькими, – говорит Дори.
Вожусь я довольно долго.
В глазах начинает щипать, и я, сам того не желая, понимаю, что плачу. Слезы текут по лицу вниз и на разрезанный лук.
– Дори, почему я плачу? Это из-за лука или из-за Оби?
«А может, из-за Гайи?» – пробегает мысль.
– Это из-за лука, Ади. От него все плачут. Именно поэтому он мне и нравится. Иногда хорошо поплакать – это полезно.
Я не совсем согласен. От слез у меня все плывет перед глазами. Приходится останавливаться и вытирать их рукавом. Но в конце концов я заканчиваю резать лук, и Дори обжаривает его на маленьком пламени из синей канистры. Дори говорит, что такие канистры берут в походы и что Оби нашел несколько в башне.
Сковородка кажется слишком большой для маленькой плиты, но Дори крепко держит ее за ручку через полотенце.
Она передает сковородку мне, а сама копается в коробке на полу и достает две банки консервов. Одна с говядиной, другая с томатами. Дори добавляет их содержимое к луку, и вскоре квартира наполняется аппетитным запахом. Затем она добавляет в сковородку уже готовый рис и делит получившееся блюдо на четыре миски. Одну мне, одну ей, одну маме и одну Оби.
– Налетай, – говорит Дори.
Мы садимся за стол и молча обедаем.
– Отнесу мамину порцию наверх, – говорю я.
Дори открывает мне дверь, хотя я нес миску одной рукой.
Я захожу в нашу квартиру и тут же понимаю, что что-то не так. Раздается звук, будто что-то ломается или раскалывается. В голову сразу приходят мысли о ссорах.
– Мам? – зову я.
В ответ ужасный звук повторяется.
– Мама!
Теперь я волнуюсь. Что-то точно не так.
Я иду в гостиную и ставлю миску с маминым обедом на стол. Мамы там нет. Я снова слышу грохот – он доносится с кухни. Там же я нахожу маму. В руках у нее тарелка. Она роняет ее на пол. Я бросаюсь вперед и, удивляя самого себя, ловлю ее. Осторожно ставлю тарелку на стол, но мама снова тянется за ней.
– Мам, хватит! – кричу я.
Мама смотрит на меня. Кажется, она не сразу понимает, кто я.
Я напоминаю:
– Это я, мам. Ади.
Она начинает плакать. Огромные слезы катятся по ее щекам, слишком большие, будто ненастоящие.
– Что с нами случилось? – спрашивает она. – Что случилось?
Мама издает то ли вой, то ли стон, а слезы все не прекращаются.
– Все хорошо, мам, – говорю я и помогаю ей перейти через осколки на полу. На ней нет обуви, и я боюсь, что она порежется, но мне нужно вывести ее из маленькой серой кухни и подальше от посуды.
В гостиной мама бежит к окну и бьет кулаками по стеклу. Окна дребезжат и трясутся.
– Что случилось? Что случилось?
– Это все блюхеры, мам, – отвечаю я, но это конечно же не помогает, потому что мама не знает, что это.
– Почему? Почему? – кричит она, сползая на пол и сворачиваясь в комочек.
– Все хорошо, мам. Все будет хорошо.
Я глажу ее по спине. Она содрогается от рыданий.
– Все хорошо, – повторяю я снова и снова, пока сам не начинаю в это верить.
– Мам, может, тебе пойти полежать? – предлагаю я.
Я не думал, что она меня слышит, но мама встает и медленно идет в спальню, опираясь на мое плечо.
Она сама забирается в постель, а я ставлю на тумбочку ее обед. Какое-то время смотрю, как мама засыпает, потом выхожу из комнаты и тихонько закрываю за собой дверь.
В квартире снова тихо. Я иду на кухню и убираю с пола осколки тарелок. Постоянно находятся крошечные кусочки, тонкие и острые. Один впивается мне в палец. Я морщусь и вскрикиваю.
Без Дори мне одиноко. Хочется вернуться к ней в квартиру, но вместо этого я выглядываю в окно посмотреть на башню Гайи. Может быть, я увижу Оби? Я опускаю взгляд вниз и несколько страшных мгновений пытаюсь разглядеть кого-нибудь внизу, но улицы пусты, и я выдыхаю.
Оби, наверно, смог пробраться внутрь башни Гайи, но почему он не возвращается?
Уже заметно, что с башней сделали блюхеры. Как будто здание сбросило слой кожи. Долго оно не простоит.
А потом мне в голову приходит мысль. Такая очевидная, что я не могу понять, почему не думал ее раньше. Сначала я боялся, что наша башня развалится, что ее съедят блюхеры. Потом я встретил Оби и Дори, и мне стало спокойнее. Будто мне не нужно больше бояться за свою жизнь. Но как Оби и Дори помогут нашей башне? Как они защитят нас от блюхеров? Мы, получается, тоже в опасности!
