Эти звуки напугали меня.
– Мам, – сказал я.
Но мой голос потерялся в ее рыданиях. Я решился положить руку ей на плечо, и только тогда она повернулась ко мне.
Сначала мама будто не видела меня, но постепенно к ней пришло осознание. Она протянула руки и прижала меня к себе, сильно.
– Все хорошо, – сказала она и повторяла это снова и снова: – Все хорошо, все хорошо.
Мама не переставала плакать.
А я думал, что это я должен был успокаивать ее, потому что, когда мама взглянула на меня, я увидел ее лицо.
Мама была ранена. Один глаз заплыл так, что она не могла его открыть как следует, а под другим виднелся синяк. На лбу была фиолетовая шишка, а на щеке кровоточил порез, похожий на страшную пародию улыбки.
– Что случилось? Что случилось? – спрашивал я, но мама не отвечала.
Она сморщила лицо, всхлипывая еще громче. Казалось, порез на ее лице тоже плакал.
– Мамуль? – Я не понимал, что я хотел спросить, пока не произнес вслух:
– Кто это сделал?
– О Ади, – шептала мама. – О Ади, о Ади.
И я тоже начал плакать, хотя всей душой не хотел. Я хотел позвонить в полицию и в «скорую». Я хотел сделать что-нибудь, чтобы маминому лицу стало лучше. Я хотел сделать много чего, но получалось только плакать маме в плечо, а она укачивала нас, чтобы мы оба забыли о ее ранах. При всем моем хотении я лишь свернулся у нее на руках и отчаянно рыдал от того, что случилось.
Мы так и уснули вместе, в объятиях, но проснулся я в одиночестве в темной спальне.
– Мам? – В тусклом свете мой голос был крошечным и одиноким.
– Я… – Мамин голос был грубым и хриплым. – Я здесь.
Она сидела на диване в темноте. Я порадовался, что света не было, потому что так я не мог видеть ее израненное лицо. А потом мне стало стыдно.
– Мама! – крикнул я, будто потерял ее, и я снова забрался ей на руки и уткнулся лицом в мягкую ткань ее кофты. Я понял в тот момент, что мама даже не сняла пальто.
– Все хорошо, Ади. Все хорошо. Засыпай, – сказала мама.
И я заснул.
Я знал, что случилось что-то плохое, но никак не мог спросить маму, что именно. Я пытался. Правда. Но слова не хотели выходить наружу.
Мне было страшно. Страшно, когда я думал, где мама так поранилась. Страшно от мысли, что это может случиться еще раз. Может, поэтому я был не против сходить в магазин. Ведь если пойду я, с мамой ничего плохого не произойдет. Она будет дома, в безопасности.
Я никому не сказал о случившемся, даже Гайе. Я не хотел, чтобы это было по-настоящему, а если никому не говорить, то оно становилось менее настоящим, правда? Мне кажется, мама тоже так считала, поэтому она не пошла в полицию или к врачу.
В чем-то маме становилось лучше. Ее лицо тут же начало заживать. Сначала оно было сиреневым, потом каким-то синим, а затем желтоватым. Порез на щеке больше не выглядел таким болезненным. Я думал, что все станет, как раньше. Мама будет приходить с работы и рассказывать забавные истории, которые случились в магазине. У нее всегда так хорошо получалось описывать покупателей – я прямо видел их перед собой. Или будет заглядывать в холодильник, как она иногда делала, а потом захлопывать его и объявлять: «Ади, пойдем отсюда», – и мы поедем в «Макдональдс».
Вместо этого мама ушла в себя, закрылась от внешнего мира.
Каким-то образом Гайя все это поняла, хотя я ничего не говорил.
– Может быть, с твоей мамой что-то не так, – мягко сказала она, прерывая поток воспоминаний.
Я сморщился после ее слов, и Гайе, наверно, не хотелось озвучивать следующую мысль, но остановить себя она не смогла:
– Может быть, ей сходить к врачу?
Сказано было шепотом, но я услышал.
Врач. Он сделает маме лучше. Вроде хорошая идея. Мамино лицо зажило, но не все ее раны были снаружи, не все было видно, но их тоже нужно было лечить.
В тот день я пришел домой и тут же направился в мамину спальню.
– Мам, я дома, – сказал я громко.
Она пошевелилась во сне и пожала плечами, отчего ее тело сильнее погрузилось в постель.
– Вставай, мам, – сказал я. – Я дома. Я дома.
В спальне стоял какой-то затхлый запах. Не то чтобы он был неприятный, но он не был чистым и свежим. Я вспомнил, как мама собиралась на работу. Ее одежда всегда выглядела опрятной и пахла приятно, как цветы. Я думал, что так должны пахнуть облака.
– Ади, – тихо сказала мама. – Будь умницей и поиграй в гостиной, ладно? Я очень-очень устала. Мне нужно еще немножко поспать. А потом я выйду, хорошо?
– Ты постоянно уставшая, – сказал я. – Мам, тебе не кажется, что нужно к кому-нибудь сходить?
– К кому сходить? О чем ты? – Мамин голос зазвучал резко, как расстроенная скрипка.
– Например… к врачу, – сказал я.
– Я просто устала, Ади. Мне нужно поспать, – ответила она. – И мне станет лучше. Врач мне не поможет. – Даже говорить ей было трудно.
– А вдруг, мам?
В ответ она отвернулась. Я перешел к другой стороне кровати. Мама не спала, просто смотрела в стену. Может, она никогда не спала, а лежала вот так, не двигаясь, разглядывая стены.
– Мам, – позвал я, но она даже не пошевелилась. – Мам! – сказал я громче. Она даже не дернулась. – Вставай! Ты должна! Тебе нужно на работу! – И снова я вспомнил, какой красивой была мама, когда собиралась по утрам.
Сначала мне показалось, что мама меня не услышала, но потом я заметил, как по ее щекам катятся крупные слезы.
– Я не могу, Ади. Я не могу туда пойти.
– А как же работа?
– Я сказала, что больше не вернусь. Это случилось… это случилось… – Мама дышала все чаще и чаще, будто ей не хватало воздуха. – Это случилось прямо рядом с магазином.
– Что, мам? – сказал я. – Что случилось? – Я боялся задавать этот вопрос с той самой ночи, как мама вернулась домой вся в крови.
– Они, – сказала мама и повернулась на другой бок, сотрясаясь от рыданий.
Я положил руку ей на плечо и почувствовал дрожь, всю ту боль, что пронзала ее тело. Прошло много времени. Мама успокоилась и заснула, и я тихонько вышел из комнаты.
До того как мама заплакала, я был зол на нее, и мне это не нравилось. Часть меня понимала, что мама не виновата. Но был в моей голове голос, который шептал: а старается ли она? Почему она не попробует встать с постели?
Но сейчас мне было только грустно и одиноко.
Я включил телевизор и сделал погромче, чтобы мама могла слышать через стену. Раньше мы всегда смотрели телевизор вместе. Мама смотрела мои передачи, а я – ее. Ей очень нравились кулинарные шоу, и я начал перещелкивать каналы, пытаясь найти какое-нибудь. Если мама не могла увидеть, что там готовят, то хотя бы могла послушать.
