«Типично японский подход, — подумал Дронго. —
Этому Морияме нравится руководитель их филиала в Нью-Йорке, и он хотел ее
выдвинуть на свое место. Но поехать в Осаку он не мог, чтобы не оказаться пристрастным.
И поэтому он согласился чтобы полетел Фудзиока. Эти японцы начинают меня
пугать. Они не живые люди, а манекены, следующие определенным схемам. Хотя
Фумико вряд ли назовешь манекеном. И инспектор Цубои тоже похож на живого
человека».
— Давайте вернемся к вашим разговорам в тот
день, — предложил Дронго. — Вы можете вспомнить, о чем вы говорили с
Такахаси и Мориямой?
— Конечно, могу. Морияме я сказал, что у меня сложилось
прекрасное впечатление о работе Кавамуры Сато. Ему, разумеется, не понравились
мои слова, но он выслушал их молча. Морияма — человек из известной семьи. Он
всегда пытается сдерживать свои эмоции, хотя иногда бывает излишне горяч.
«Лучше бы сказал, что Морияма пытается стать „настоящим
самураем“, — подумал Дронго. — Хотя он, наверно, это и
подразумевает».
Цубои снова сел рядом с Фумико.
— О чем вы говорили с Такахаси? — спросил Дронго.
— Я сказал, что закончил работу в Осаке, и просил
ускорить решение о выдаче индивидуальных кодов для руководителей отделов
информационной безопасности в наших филиалах. Они все имеют доступ в нашу
закрытую сеть, а должны пользоваться кодом руководителей банков. Это нелогично.
— Почему вы сказали об этом Такахаси? Разве это не
компетенция президента банка?
— Как много вы знаете о нашей работе. — Фудзиока
взял свой стакан и обнаружил, что он пуст. Он не стал вызывать слугу и поставил
стакан обратно на столик. Крикнуть слугу означало начать суетиться, потерять
свое лицо, а этого он не мог допустить.
«Сорок лет назад он был против присутствия американцев в стране, —
подумал Дронго. — Может, тогда он искренне считал, что все беды страны от
иностранцев. Наверно, это тоже последствия трехсотлетней политики изоляции. А с
другой стороны, как может меняться человек, как трансформируются его взгляды.
Сейчас он апостол консерватизма, выдержанный, серьезный,
строгий. Как это сказано? Кто не революционер в двадцать, у того нет сердца,
кто не консерватор в сорок, у того нет головы. Как часто мы любим повторять это
глупое изречение.
На самом деле все совсем не так. Человек может быть
революционером и в пятьдесят. А консерватором в двадцать. Или родиться старым
человеком. Или остаться молодым на всю жизнь. А слова про молодых
революционеров и старых консерваторов — это слова о нашей жизни, как мы
костенеем и превращаемся в ворчливых стариков. Хотя исключения возможны. Моим
родителям под восемьдесят, а они абсолютно молодые люди».
— Дело в том, что Симура в последние месяцы серьезно
болел, — объяснил Фудзиока, — и мы все знали, что реальное
руководство находится в руках господина Такахаси, который должен возглавить наш
банк. Я не сказал вам главного. Когда я докладывал господину Симуре, он сначала
выслушал меня, а потом позвал и господина Такахаси. Они еще раз вместе
выслушали мой доклад.
— Зачем? — спросил Дронго. — Ведь вы уже
говорили с Такахаси. И доложили обо всем Симуре. В чем был смысл вашего
повторного доклада?
— Президент хотел, чтобы я повторил свой доклад в
присутствии Такахаси, — сказал Фудзиока. — Вы видите в этом что-то
необычное?
— Два раза повторять один и тот же доклад? Зная, как
ценится время в ваших банках, мне в это трудно поверить. Может, вы немного
изменили свой доклад?
— Нет, — ответил Фудзиока, — сначала мы
обсуждали две кандидатуры. Аяко Намэкавы и Кавамуры Сато. А потом пришел
Такахаси, и мы стали говорить про работу филиала.
— И вы больше никому не звонили? — уточнил Дронго.
— Больше никому. Господина Симуру я не стал беспокоить.
— Почему?
— Вы же были на совещании в розовом зале, сказал
Фудзиока недовольным голосом. — Сейчас, когда господин Симура при смерти,
мне неудобно об этом говорить.
— Мы пришли к вам, чтобы найти того, кто в него
стрелял. Поэтому я прошу вас ответить.
— Он написал письмо совету директоров, — объяснил
Фудзиока, — передал его мне вместе со своими последними распоряжениями. Он
хотел уйти на совете директоров в отставку.
— Ясно. Может, вы позвонили еще кому-то?
— Нет-нет, я больше никому не звонил. Мы сразу вылетели
вместе с господином Сато… Хотя нет, подождите. Я сделал еще звонок господину
Удзаве.
Да-да, я позвонил именно ему. Когда я рассказал Такахаси об
этом начальнике отдела из Осаки, он сказал, что это проблема Удзавы. Мы думали,
что Удзава станет новым вице-президентом банка, но в последний момент Симура
начал возражать, считая, что нельзя подчинять одному человеку оба управления
безопасности и сосредоточить в его руках и охрану наших банков, — и нашу
информационную безопасность. Симура полагал, что мы не сможем заменить такого
человека, как Вадати.
— И вы позвонили Удзаве?
— Да. Я позвонил и сказал, что нужно ускорить выдачу
новых кодов.
— Подождите. Разве информационная безопасность
подчиняется Удзаве? Это ведь управление Мори.
— Верно. Но сначала всех руководителей отделов мы
проверяем. Этим и занимается ведомство Удзавы. Никто не отменял обычной
проверки без этих компьютерных игрушек.
— Могу я задать вам один личный вопрос? — спросил
Дронго. — Заранее прошу извинить, если мой вопрос покажется вам
неуместным. Я слышал, как господин Симура предлагал новые должности Такахаси,
Морияме, Сато. Но почему он ничего не предложил вам? Ведь вы работали с ним
двадцать семь лет. И именно вам он давал самые деликатные поручения. Неужели
вам было не обидно?
Фудзиока еще раз посмотрел на свой стакан. И медленно
поднялся с места.
— Я ответил на все ваши вопросы, — сухо сказал
он. — Разрешите мне не отвечать на этот личный вопрос. Он касается только
меня и моих чувств.
Дронго посмотрел на Фумико, переводившую разговор
инспектору. Дождался, пока она закончит. И поднялся со своего места.
— Извините нас, господин Фудзиока, — сказал
Дронго, поклонившись хозяину дома. — Я благодарю вас за нашу беседу.
Фудзиока поклонился ему в ответ. Затем повернулся к
инспектору и Фумико и поклонился им.
«Путь воина, — подумал Дронго. — Кажется, это его
предки служили еще при великих князьях Минамото. Так говорила Фумико. Если я не
ошибаюсь, династия Минамото была в Японии в двенадцатом-четырнадцатом веках.
Наверно, в его роду было много самураев. Хотя нет, самураи были всего-навсего
наемными воинами, находившимися в услужении у богатых феодалов. Но кодекс
поведения формировался именно тогда. Вот как воспитывается стоицизм. Из
поколения в поколение.
Восемьсот лет. Или уже девятьсот. Он никому и никогда не
расскажет о своих чувствах».
