Он поднимался быстро, уверенно, но неторопливо – так, как может подниматься человек, твердо знающий, куда и к кому идет.
На площадках с шестого по седьмой этаж света не было. Всего две квартиры располагались на последнем, седьмом этаже – шестидесятая и шестьдесят первая. Чем-то подъезд Сиверову нравился: тихий, уютный, в нем абсолютно свежий воздух, на подоконнике аккуратная металлическая банка из-под пива, приспособленная под пепельницу.
«Интересно, Смоленский, оставшись наедине с самим собой, без жены, часто курил? – ему тяжело было представить себе солидного ученого, выходившего с трубкой покурить на лестничную площадку. – Нет, если он и курил, то делал это в квартире, которую занимал один и использовал как рабочий кабинет».
Беззвучно Глеб извлек из кармана связку отмычек. Замок в двери стоял всего один, но довольно редкой конструкции. Дверное полотно с косяком соединяла простецкая полоска бумаги с гербовой печатью.
«Как всегда, экономят на самом главном», – подумал Сиверов, раскрывая перочинный ножик.
Тонким лезвием он отделил полоску бумаги от двери. Теперь предстояло заняться замком. Он вводил в отверстие штыри отмычки, прислушиваясь к звукам, доносившимся из механизма. Щелчок – и ригель плавно отошел.
«Сигнализации вроде бы нет».
Сиверов шагнул в квартиру, плотно прикрыл за собой дверь и щелкнул замком. Тяжелый черный эбонитовый телефонный аппарат покоился на телефонной полке под зеркалом. Телефон был таким старым, что даже шнур, соединявший трубку с аппаратом, оказался простым в матерчатой оплетке, а не пружинным. В небольшой однокомнатной квартирке все дышало солидностью и напоминало о безвозвратно ушедших годах Советской власти. Этот дух был неявным. Не встречалось в квартире гербов, флагов, плакатов и открыток. Но тяжелую дубовую мебель могли производить только в великой стране, жители которой уверены, что существовать ей вечно. Смоленский любил солидный уют.
Глеб огляделся в комнате. Тяжелые шторы прикрывали окно так плотно, что, будь на улице ясный день, ни лучика света не пробилось бы в комнату. Даже Сиверов, умеющий видеть в темноте, с трудом различал предметы.
Щелкнул выключатель настольной лампы, и теплый диск света засиял на зеленом сукне письменного стола.
«Документы искать бесполезно, – подумал Глеб. – Наверняка все, что было написано рукой Смоленского, изъяли при обыске, и пылятся сейчас труды ученого в шкафу у следователя. Смоленский предчувствовал свою гибель и потому все лишнее уничтожил».
Всего лишь две фотографии остались в комнате, хотя по отверстиям в стене можно было предположить, их тут при жизни ученого висела целая дюжина. Добротные деревянные рамки, в них под стеклом Смоленский – в одиночестве. Одна фотография запечатлела ученого на берегу Балтийского моря, другая – на ступенях Дворца съездов. И на морском пляже, и в центре столицы Смоленский был одет одинаково – темный костюм, белая рубашка и галстук в мелкий горошек.
Глеб выдвигал ящики, распахивал дверцы. Комплекты спального белья, подшивки газет, специальная литература, и ни одной папки с рукописями. На столе четко виднелось место, где раньше стоял компьютер, да и блок питания остался включенным в розетку. И вот когда Сиверов уже отчаялся найти то, что искал, он открыл нижнюю дверцу стеллажа. Улыбнулся, присел на корточки. Фонарик, похожий на чернильную ручку, высветил в глубине отделения трехрядную стойку для компакт-дисков. Одну за другой Сиверов читал надписи на торцах пластиковых коробок.
У Смоленского был неплохой вкус, ерунду не слушал, сплошь классика в хорошем исполнении. Последнее Глеб ценил выше всего, значит, человек разбирается в музыке, если способен уловить разницу в исполнении мастера и просто хорошего пианиста.
«Где же оно? Наверняка не в самом верху и не в самом низу».
Сиверов наугад вытащил диск «Пер Гюнт» Грига в исполнении пражской оперы, раскрыл коробку. На диске фабричным способом была нанесена надпись с названием балета. Глеб вытащил диск из футляра, перевернул его и осветил фонариком. Диск искрился серебром.
– Не то, – произнес Сиверов и поставил коробку на место.
Теперь он уже действовал быстро, раскрывал футляры, доставал диски и светил фонариком на дорожки записи. Пока ему сплошь попадалась фирменная продукция, купленная Смоленским в солидных магазинах. В руках у Глеба оказалась коробка «П. И. Чайковский. Иоланта».
– Кто может сравниться с Матильдой моей, – тихо напел Сиверов и замер, когда луч фонарика прошелся по диску со стороны дорожек.
Он хорошо помнил, что «Иоланта» – опера короткая, значит, должно быть записано не все пространство диска, так и оказалось. Под «Иолантой» располагался диск с надписью «Реквием». Моцарт. Уже один зеленоватый отблеск диска, предназначенного для многократной записи, насторожил Глеба: записывали в бытовых условиях. «Реквием» – не опера, звучит недолго, дорожки расположились по всей ширине. Луч фонарика упал почти по касательной к поверхности диска, и тогда Сиверов увидел узкую полоску, отделяющую одну запись от другой. Конечно, так же могли быть разделены и части, но обычно музыку пишут одной – непрерывной сессией.
Диск в раскрытой коробке Сиверов отложил в сторону и проверил остальные футляры. Больше ничего подозрительного не оказалось. Радостное возбуждение охватывало Глеба, когда он, приладив на столе ноутбук, запускал диск в приемник. Так и есть, музыкальная запись сама по себе, вторая запись не имеет к музыке никакого отношения – набор текстовых файлов. Но ни один из них Сиверов открыть не мог, все они были защищены кодами.
«Работы на час, – усмехнулся Глеб, – но сделать ее лучше не здесь, а у себя на квартире».
Свет Сиверову стал не нужен, природный дар видеть в темноте подводил, лишь когда приходилось читать. Глеб закрыл ноутбук, диск лежал в кармане куртки, как тут послышались шаги на лестничном марше, шаги слишком осторожные для жильца дома.
Человек за дверью остановился, Глеб отошел к стене. В стекле открытой двери, ведущей в прихожую, он видел отражение входа в квартиру.
Ключ вошел в отверстие.
«Черт, – подумал Глеб, – этого мне только не хватало!»
Пришедший мужчина действовал так же осторожно, как и Сиверов. Перешагнув порог, тут же закрыл дверь, свет не включал. Тонкий луч фонарика скользнул по стене, замер на телефоне.
«Человек тут впервые, – решил Сиверов. – Что его сюда привело? Он пока еще не подозревает о моем присутствии».
Мужчина прошел в комнату. Теперь Глеб хорошо его видел – высокий, широкоплечий, крепкого телосложения. На нем был плащ, и понять, вооружен он или нет, невозможно: под широким расстегнутым плащом могло скрываться что угодно, даже десантный автомат без приклада. Мужчина осматривался, медленно поворачивая голову.
– Не двигайся, – негромко произнес Глеб, его голос прозвучал холодно, без тени эмоций.
Мужчина даже не вздрогнул, он замер и медленно развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. Глеб подошел к нему со спины и быстро обыскал: пистолет оказался засунутым за брючный ремень. Глеб сделал шаг назад, выщелкнул обойму.
