– Я не знаю этого, пока идет только моральное давление. Я связан со многими секретами.
– И не догадываетесь?
– Нет.
Комов так и не решился признаться в том, что через него хотели выйти на брата. Он не мог позволить себе втянуть его в свои грязные дела. Он уже не отдавал себе отчета в том, что делает. Страх, старый, затаившийся детский страх, снедал его мозг. По большому счету полковник сошел с ума.
«Хоть на неделю, на месяц оттянуть момент, когда Андрей узнает… За свои грехи мне отвечать, а он при чем?»
– Да, генерал. Спасибо, что приехали. Меня скоро арестуют?
– Скорее всего, да, – честно признался Потапчук. – Но не сегодня. У вас есть, полковник, возможность помочь нам.
– Я согласен.
– Вот и хорошо. Сейчас едем в Москву. Только камин не забудьте погасить.
– Ничего с ним не станет, – равнодушно махнул рукой Комов, – сам погаснет.
– Нет уж, лучше погасите.
– Как скажете.
Генерал вышел на улицу, жадно вдохнул влажный весенний воздух. Водитель дремал в машине, положив голову на баранку. По улице шел пьяный сторож, рядом с ним бежал огромный лохматый пес неопределенного окраса.
– В Москву, – сказал генерал, садясь на заднее сиденье, – и побыстрее, Василий.
– Понял, товарищ генерал.
* * *
Даже сквозь грохот музыки бармен услыхал, как звякнул колокольчик входной двери, тонко и пронзительно. Продолжая протирать бокалы, он вскинул голову и посмотрел, кого принесло. Дверь закрылась. В небольшом помещении бара стоял, оглядываясь по сторонам, мужчина в толстой кожанке.
«В машине приехал, – подумал бармен, – незнакомый тип».
Мужчина расстегнул куртку, осмотрелся, а затем неторопливо двинулся к стойке. Он забрался на высокий табурет, положил локти на пластик столешницы. Бармен отставил идеально чистый бокал.
– Шумно у вас, – произнес мужчина, глядя на бутылки за спиной бармена.
– Как всегда, – ответил тот с улыбкой – Слишком шумно, – повторил мужчина, поворачивая перстень на безымянном пальце левой руки.
– Слушаю вас.
– Сто граммов коньяку и кофе покрепче.
– Сейчас сделаем.
Бармен налил коньяк в бокал, именно в тот, который он только что тщательно вытер, поставил перед мужчиной и занялся приготовлением кофе.
Мужчина сидел и смотрел на коньяк, не прикасаясь к нему.
– Что-то не так? – поставив перед посетителем кофе, осведомился бармен.
– У меня или у вас – в баре?
– Дела посетителей меня не интересуют, пока они сами не начнут о них рассказывать.
– Все у вас так, как надо. Смотрю, где можно присесть с удобством.
– У стойки не нравится?
– Нравится, но не люблю сидеть на высоких стульях.
– Тогда рекомендую столик в углу, слева от двери, там уютнее всего.
Мужчина в кожанке, пахнущей дождем, повернул голову и, оценив предложенное место, удовлетворенно кивнул. Он положил на стойку деньги, жестом показав, что сдача его не интересует, и, прихватив бокал, направился к указанному столику. Он сел, отвернул горловину свитера.
«Странный товарищ, – подумал бармен, – когда-то я его видел. А может, это мне кажется».
До закрытия оставался час. В баре было не много людей, да и откуда им взяться в дождливый, холодный и ветреный день? Пару раз дождь сменялся снегом. Все явления природы и изменения погоды бармен наблюдал сквозь стекла широкого окна, в котором виднелись фонарь и дом напротив. В свете фонаря хорошо читался дождь, сменявшийся снегом. Бар находился неподалеку от Тверской, но в переулке, поэтому и собирались здесь, как правило, лишь завсегдатаи.
Мужчина сделал глоток коньяка, затем глоток кофе. Он положил на стол пачку сигарет «Ротманс» и зажигалку «Зиппо». Подвинул пепельницу, небрежно сунул сигарету в рот, задумался, вытащил ее, тщательно размял и лишь после этого прикурил.
Бармен потерял к посетителю всякий интерес. Ему хотелось поскорее закрыть бар и свалить домой в теплую тихую квартирку. Но работа есть работа, в баре оставались посетители. И хоть прибыли от них уже не дождешься, но и на улицу не выгонишь, пока не допьют законно купленное.
Мужчина сидел, глядя в окно, курил, изредка прикладывался к коньяку и кофе. Выкурил одну сигарету, затем вторую.
Дверной колокольчик опять звякнул, и в бар вошел широкоплечий мужчина. На лице поблескивали очки в тонкой золотой оправе. Он был одет неброско, но очень дорого. В одежде бармен разбирался. Черная куртка-бушлат, черные джинсы, ботинки на высокой подошве и темно-синий свитер с высоким горлом. На голове кепка.
Посетитель осмотрелся, подошел к стойке.
– Добрый вечер, – сказал он, барабаня крепкими пальцами о стойку.
– Добрый вечер. Хотя какой он, к черту, добрый, погода собачья!
– Точно, собачья, – подтвердил посетитель слова бармена. – Мне коньяк и виски. «Хеннеси» – сто граммов.
Бармен кивнул. Мужчина не садился, он повернулся к бармену спиной и принялся осматривать небольшой зал. Рассчитавшись, решительно двинулся к окну, к столику, за которым сидел мужчина в кожанке с сигаретой в зубах.
«Крутой, – подумал бармен, – одни часы штуки за три, не меньше».
Бармен любил дорогие вещи и мечтал, что, когда станет богатым, сможет себе позволить одеваться так, как тип, только что вошедший в бар. Часы он себе купит, если и не такие, как у этого татарина, но уж «Омегу» в стальном корпусе обязательно заведет.
«И он приехал на машине, даже одежда сухая, словно только что из бутика, с вешалки снятая, – вышел и наклейки срезал. Пьют, хоть и за рулем. Нет, на такси добирался. Даже самые крутые, выпивши, не могут себе позволить за руль сесть».
– Привет, – сказал мужчина в черном бушлате, усаживаясь за столик.
– Привет, – ответил другой, в кожанке. – Зачем звал?
Мобильник лег на стол рядом с бокалом.
– Дело есть, вот и позвал.
– Если дело, то можно и в такую погоду на улицу выбраться.
– Не спеши. Или у тебя времени, как всегда, нет?
– Времени у меня хоть отбавляй, – сказал мужчина в кожанке, раздавив сигарету в пепельнице, – скрывать не стану, ты небось и справки навел.
«Спортсмены? – думал бармен, поглядывая на двух крепких мужчин у окна. – По всему видно, спортсмены, к тому же и бандиты. Хотя, может быть, я ошибаюсь, бандиты так хорошо не одеваются. Бизнесмены, скорее всего, раньше учились вместе или служили. А может, просто хорошие знакомые, решили встретиться, за жизнь поговорить. Хотя, если мужики собираются за жизнь поговорить, то по сто граммов коньяку никогда не берут, уж это я знаю, слава Богу, не первый год за стойкой стою. Мужики для разговора за жизнь, да еще по душам, сердечно, берут бутылку коньяку или две водки. Да и времени для длинных разговоров у них уже нет». Бармен поневоле анализировал происходящее и увиденное, больше ему делать было нечего, выручка в кассу не шла.
