– Я очень хочу, большое спасибо…
Я очень хочу со всеми, кто хочет меня, но… а как же Игорь Юрьевич?
– Мы могли бы предложить вам серьезные гонорары… Ох! Что такое серьезные гонорары? Серьезные, внимательные, ответственные, аккуратные ры?
– Не обижайтесь, я должна поговорить с Игорем Юрьевичем насчет ры, а потом…
– Насчет ры? – удивились на том конце провода.
– Это я так… Это у нас с ним… личное.
Ох!
Кабинет. Кресло-гамак, коленки наверх, говорящая голова на столе. Игорь Юрьевич.
– Мымрик! У меня для тебя чудесная новость! У тебя талант! – сказал Игорь. – Где новая книжка?
– Игорь, все, – решительно сказала я. – Ры.
– Машка, вот новый договор – еще десять книг.
– Хорошо, я согласна. Ры. А то я уйду в другое издательство. «Брбрбр», знаешь?
– Ну я же и говорю, у тебя талант, – задумчиво сказал Игорь. – Но ты не можешь уйти, потому что ты и твои мымрики…
– Мумзики. Мои Мумзики.
– Твое имя принадлежит мне, понимаешь? Если ты откажешься, вместо тебя будет писать другой человек, понимаешь? Ты никому не нужна, кроме меня. Ты принадлежишь мне, понимаешь, Мымрик?
– Другой человек будет Мария Суворова-Гинзбург? – удивилась я. – Ах да… я знаю, так бывает…
В точности то же самое случилось с Вадимом, только он продал свое имя в тяжелую минуту, а я принадлежу Игорю Юрьевичу просто так в разгар моей славы и интервью… Ах да, не с Вадимом, а с его лирическим героем, но все равно приятно, что у нас с ним все похоже…
– Вот и молодец, что поняла, – обрадовался Игорь. – Ты же сама подписывала договор, я тебя не заставлял.
– Но это же… нечестно, – опять удивилась я.
– Мымрик, дорогой!.. Это бизнес, Мымрик, это ничего личного.
Да? А я как раз думала наоборот, что это все личное…
– Ах так? – сказала я. – А я все равно не буду.
И я уже представляла, как буду жить без имени… Пусть Ада теперь называет меня Катей или, к примеру, Мари.,.
Переводы пять долларов лист не нужно подписывать. Людям же все равно, кто перевел инструкцию к посудомоечной машине, главное, пользоваться кухонными рукавицами, когда вынимаешь блюдо из духовки… То есть это, наоборот, про плиту…
– Машка, – вдруг человеческим голосом сказал Игорь, – помоги мне! Сейчас так плохо идет бизнес, такая конкуренция… помоги, а?.. У тебя будут ры, но… немного позже… скромные ры… а?
– Господи, Игорь, как тебе не стыдно, конечно, да, мы же вместе учились, ты так хорошо говоришь о папе… – забормотала я.
Дело Дня. Наконец-то я настоящий писатель – со стандартным договором и скромными ры немного позже!
Ну и что, что немного позже. У Игоря Юрьевича тяжелые времена в бизнесе, а у меня пока есть деньги. И в крайнем случае я смогу взять побольше переводов – пять долларов лист еще никто не отменял.
Четверг, ура, ура!!!
Сегодня мы с Димочкой поступили в институт.
Мы могли поступить на платное отделение или на бесплатное.
Мы поступили на бесплатное, потому что в наших с Димочкой обстоятельствах это лучше – так мы не будем зависеть от Димочкиного папы-банкира. Поэтому мы поступали на бесплатное отделение за взятку.
Я особенно волновалась за сочинение, потому что Димочка прочитал только половину «Преступления и наказания» – про преступление. И еще потому, что платить… так сказать, за вторую половину, за «наказание», мы должны были не до экзамена, а после. Но мы же у них не одни, вдруг наша обещанная взятка потеряется среди других взяток…
На следующий день после того, как Димочка написал сочинение, я позвонила нашему экзаменатору.
– Ну как? Я имею в виду оценка!.. Какая оценка, оценка какая?! – закричала я в трубку.
– Ваш больной лежит в пятой палате, – степенно отозвался наш экзаменатор.
– Что? Мы все здоровы, и я, и Димочка, – удивилась я.
И тут я догадались, что по телефону нельзя говорить про отметки, нельзя! И это у нашего экзаменатора такой эзопов язык. И пятая палата означает, что наша взятка не потерялась среди других взяток и у Димочки пятерка. Пятерка!
– Ура! Спасибо, спасибо вам большое! Я сейчас к вам приеду, деньги отдать… – закричала я и тут же осеклась.
Если по телефону нельзя про оценки, то про деньги тем более никак нельзя, ох!..
– То есть вовсе никакие не деньги, зачем нам отдавать вам деньги?.. А просто… просто мы у вас зонтик забыли. Сейчас приедем и заберем.
– А я-то все думаю: чей же это зонтик? – невозмутимо отозвался наш экзаменатор. – А это, оказывается, ваш зонтик. Ну, приезжайте поскорей, а то вдруг дождь пойдет, а вы без зонтика…
Сначала мы думали попросить деньги на взятку у Димочкиного папы-банкира, но… Димочкин папа-банкир прислал нам e-mail: «Теперь вы, ребятки, уже совершенно самостоятельные». Он прав, мы с Димочкой теперь семья, а каждая семья должна сама решать свои проблемы со взятками. Тем более деньги для нас с Димочкой вовсе не проблема. Крамской уже все равно узнал дорогу в антикварный салон на Невском. В общем, у меня больше нет Крамского, ну и что?
Зато теперь все позади, и мы – самостоятельные студенты, ура!
Если бы папа узнал, что есть такие институты, в которые можно поступить только за взятку, он бы… он бы расстроился. Нет, и раньше все это было, взятки и так далее, но чтобы только за взятку – такого не было.
Наверное, прошло немного времени, а может быть, много…
Простилменянекрасивослушатьсплетничужиезаписныекнижкитожепростилнаверноеилинезнает… Тем более все совсем наоборот и я сама виновата – слушала сплетни, читала чужие записные книжки… Тем более он хотел написать про меня роман, роман, а не рассказ в стиле Зощенко или басню. Про меня, а не про какую-нибудь мартышку и очки или ворону и лисицу…
– Но ведь у меня были падения, я на последние деньги покупал галстук, – напомнил Вадим. – Вы что, забыли?
А папа на последние деньги покупал книги – не знаю, почему я об этом вспомнила. Просто потому, что он часто говорил эту фразу. Говорил, что это была страсть мальчика, выросшего вдали от культуры… В конце сороковых можно было купить дешевые книги – это были книги, выброшенные во время блокады, они попали в руки дворников, энкавэдэшников. В начале пятидесятых цены уже выросли в десятки раз, и тогда папа мог не поесть, зато купить книгу. А в шестидесятые у Дома книги с вечера выстраивалась очередь, если была объявлена подписка на Чехова, Лондона, Драйзера. «Всемирная история» – за ней папа отмечался в очереди неделю. Это было удобно, потому что они с мамой стояли в двух очередях – папа в Доме книги, а мама на соседней улице в ночной очереди в филармонии за абонементами.
