– Кому не верят? Чей отец? Куда мне нужно торопиться?
– Когда тебе понадобится помощь, многие придут, но другие, и их тоже не мало, захотят увидеть твое падение, – так же невозмутимо продолжил мальчик. – Это все, что я могу тебе сказать.
– Так ты же ничего толком не сказал! – Возмутился Айсайар.
– А больше тебе и не нужно. Тебе поможет твоя память и та, которую ты украл.
Силуэт Эйеха поплыл, растворяясь в лесной сырости.
– Стой! Я не понял, что я должен делать? – Крикнул в пустоту Айсар. – Или не должен…
Что имел ввиду маленький собеседник? О каком падении он говорил? Встреча с Эйехом явно породила больше вопросов, чем дала ответов. Айсайар чувствовал себя обманутым – он думал, что получит ответы, ему почему-то казалось, что голос, звавший его, связан с той умирающей девушкой, но мальчик только более все запутал. Единственное, что понял седоволосый, так это то, что Дарья действительно имеет к этому отношение, ведь он, можно сказать, украл ее из ее мира. Впрочем, как и многих других. Осталось понять, к чему «этому».
Лес продолжал молчать, оставляя без внимания седоволосого человека в капюшоне и его многочисленные вопросы, и вскоре Айсайар тоже покинул молчаливых великанов, шагнув в переход.
Глава 5. Дарья
Старые липы пахли просто невероятно. Я прикрыла глаза, вдыхая как можно глубже неповторимый аромат. Мне казалось, я бы вечность могла просидеть здесь – на облезлой лавке, в липовом саду в самом центре города. Это место было своеобразным убежище для моей души. Я шла сюда каждый раз, когда не могла разобраться в себе или когда разбиралась слишком хорошо, чтобы понять, что моя жизнь в шестнадцать лет уже повернула куда-то не туда. Сейчас был именно второй случай.
Я сидела, взобравшись на лавку с ногами, положив подбородок на колени, и смотрела, как упитанные голуби выискивают крошки на выщербленном асфальте. Отчаяние затапливало меня – то накрывало с головой, то позволяло глотнуть немного воздуха, чтобы после сразу же погрузить под воду. Женщина, с которой я жила – а я назвала ее только так, никогда бабушкой, сообщила мне, что следующие два года до своего совершеннолетия я проведу в интернате. Я слишком своенравная и взбалмошная девчонка, говорила она, и ее бедные нервные клетки уже слишком нервные, чтобы меня терпеть. Хотя, если быть честными, то они никогда у нее не были спокойными.
Мои родители, погибли уже давно и не в очень приятных условиях – мать умерла от передозировки запрещенных веществ, а отец следом за ней что-то не поделил с кем-то важным в тюрьме. Я была совсем маленькой, и толком не помню ни одного из этих прекрасных членов общества. Только какие-то несвязанные между собой обрывки воспоминаний всплывали периодически в моем сознании. Но нельзя сказать, что я держалась за эти образы. Скорее наоборот – я гнала их прочь. Женщина, с которой я жила, напротив, лелеяла память о родственниках, подпитывая ею ненависть ко мне. И я даже могла ее оправдать за все побои и унижения – она ведь видела во мне их, людей, которые покрыли ее, тогда еще не седую, голову позором, но ее идея с детским домом просто выбила из меня весь воздух. Не смотря на отвратительную атмосферу дома, у меня были друзья, была школа, в которой я училась практически на отлично, и мне этого хватало. А теперь, женщина, с которой я жила, хотела лишить меня и этого!
Я, наверное, заплакала, потому что горло обожгло огнем и из него вырвался сдавленный хрип. Внутренности сжало так сильно, словно кто-то жестокий положил на мою грудную клетку тяжелый камень. Голуби стали смазанными, а тротуар удивительным образом выровнялся, приобретая неведомую ранее привлекательность. Я всхлипнула и совсем не как взрослая вытерла нос рукой.
– Однажды я оказался в Ливерпуле, – голос рядом прозвучал так неожиданно, что я подпрыгнула, краснея от стыда за детское поведение. – Так вот, там на берегу я увидел прекрасное здание. Оно называется Ройал Лайвер Билдинг. Оно казалось мне самым величественным и прекрасным из того, что я видел в жизни и я подумал, что в этом здании должен жить Бог. Я принял Ройал Лайвер Билдинг за церковь, а оказалось, что это всего лишь офисное здание, с чуть более красивым фасадом, чем обычно.
Говоривший молодой человек замолчал, глядя куда-то в даль. А я не могла отвести от него глаз. Смоляные волосы закинуты назад, прямой нос, впалые щеки, полуприкрытые темные глаза под пушистыми ресницами, обращенные, казалось, в глубь себя, изогнутые черные брови… За свои шестнадцать лет красивее мужчины я не видела. Даже в кино.
Совсем некстати я шмыгнула носом и парень, будто бы очнувшись от созерцания своей души, повернулся ко мне.
– От своей ограниченности и неизвестно чего еще, я принял что-то мелкое и обыденное, за что-то более серьезное, масштабное и важное, – его глаза завораживали. – Подумай, может быть, и у тебя сейчас так же? Я не хочу, конечно, сказать, что ты ограниченная, но знаешь, может сейчас ты тоже видишь лишь фасад?
Он улыбнулся, от чего на щеках появились милые ямочки, и я невольно улыбнулась в ответ.
– Меня зовут Кирилл, – он протянул мне руку, и я, не задумываясь, вложила в нее свою.
– А меня Даша.
Я проснулась раньше, чем когда-либо за последние лет семь. Еще не открывая глаза, потянулась рукой к телефону, желая выключить будильник, пока он не начнет звонить и не разбудит Кирилла. Но телефона не оказалось на месте, как и тумбочки, Кирилла и всего моего мира.
Осознание было похоже на погружение в ледяную воду, когда сначала заходишь медленно и осторожно, чтобы холод случайно не захватил и лишнего сантиметра разогретого тела, а потом задерживаешь дыхание и ныряешь с головой, не думая.
Я тоскливо обвела взглядом выделенную мне комнату. Все было не моим – деревянная кровать с пологом грязно-серого цвета, колючее шерстяное покрывало, простынь из ткани, больше всего напоминающей невыбеленный лен, жесткая подушка, таз воды в углу на полу… На единственном стуле поднос с так и не тронутым ужином, который вчера поздней ночью дико извиняясь принес Эндор. Судя по всему, он благополучно забыл о моих пищевых потребностях. Я не обижалась. Несмотря на свои рационализаторские мысли, я так и не смогла заставить себя съесть хоть что-нибудь. Зато выпила почти всю принесенную подростком воду и теперь физиологические потребности мотивировали меня на поиски санузла. Подобие туалета нашлось за загородкой из половин бревен, поставленных вертикально. И на том спасибо.
Солнечные лучи еще совсем робко заглядывали в мрачную каменную коробку, которую кто-то толи случайно, толи ради смеха назвал комнатой. Оно как раз поднималось из-за леса, и рассыпало свои лучи совсем как то, знакомое мне. Теперь, когда две луны чужого мира ушли с небосклона, мне стало легче, свободнее, а все проблемы показались решаемыми и не стоящими переживаний. В своем мире я каждое утро говорила себе, что у меня все получится, как бы не сложился день, я со всем справлюсь. В этом мире я не собиралась изменять своим традициям.
Я не знала, принесут ли мне завтрак, поэтому решила не пренебрегать остывшим ужином.
