— У, ты, снежиночка какая…
Следующее у них в программе было танго, но и Юля и Аурика не успели еще и за плечики взяться, чтобы сменить белые платья на черно-красные, пенящиеся кружевами. В проем двери — а двери самой не было — сунулись сразу несколько.
— Да хватит вам плясать, снежиночки… Идем к нам…
Марк теснился — прикрыть Юлю, или, во всяком случае, не отпускать ее от себя. Но преграда он был никакая. На голову ниже и вдвое тоньше младшего бандюгана…
Аурика долю секунды смотрела прищуренными глазами. Лица у этих неандертальцев — не то, что нехорошие, там только плоть и сила. Такие и не поймут, что в том обидного, если они девок осчастливят?
Спрятаться за Андрея? На минуты оттянуть и подставить его? Бежать? Но как — чтобы не догнали? Догонят через десять шагов. Один путь, куда не сунутся они, и может быть повезет ей…
Она кошкой прыгнула в окно, выходившее на другую сторону, в сторону гор. И не ждавшие ее движения, и не могущие так быстро пролезть за ней… Им пришлось выходить, обегать…
В штольни! Туда, в дым им путь заказан. Только увидел бы Андрей!
Каблуки давно стали так привычны ей, что она летела, не ощущая крутизны склона, а только бы успеть — нырнуть, исчезнуть в этом дыму. Она не успела оглянуться — видит ли кто? Мелькнуло платье — белое, в белые клубы…
* * *
Андрей видел.
Но если в обычной жизни был он рассеян и не находчив, то сейчас у него хватило выдержки — не броситься следом за Аурикой, и не сцепиться с парнями, так и не добежавшим до штолен.
В другую сторону надо было спешить. И Андрей побежал — задохнувшись уже через несколько минут, но как-то надо было бежать, и воздуха должно было хватить, чего бы ни стоило это… И хватило, хотя перед знакомой калиткой он уже — ковылял.
— Мишка, ты сможешь вытащить ее оттуда?
— Бог ты мой! — Михаил шарахнул кулаком об стену. И сказал, — Душмана бери, чтобы не пристали к тебе. Я — пошел…
— Я тоже.
— Дальше входа ты не сунешься. Хорошо, если я смогу вытащить оттуда — ее. Но не обоих.
* * *
Аурика сидела, опершись спиной о совсем уже ледяную стену и обхватив колени руками.
Четверть часа назад она думала о том, усталая ли нынче придет мама, и не погрызет ли щенок без нее новые туфли. Теперь размышляешь — как именно люди умирают от угарного газа.
И она сейчас боялась заглянуть себе в душу. Там было такое — «торнадо»… И ужасно страшно…просто от темноты. Оттого, что такая густая темнота со всех сторон, плотная. Кажется, дай сюда свет — даже солнце не справится, тьма так и будет висеть черной медузой.
А если эти все-таки захотят достать ее отсюда?
— Ничего, — говорила она себе, — Тут вокруг еще километры, еще можно затаиться.
Но Андрей должен бы, когда они потеряют к штольне интерес, прийти и забрать ее отсюда. Ей бы самой выглянуть наружу, да знать бы — когда? Не стоит ли там кто-то у входа?
Дым ей пока не очень мешал. Но ни часов со светящимся циферблатом, ни телефона с собой… Впрочем, какая связь возьмет отсюда, из такой каменной глубины? А вдруг здесь правда водятся призраки?
Ощущение призрака рядом было настолько реальным, что Аурика поняла — она засыпает. Так бывает, когда сон волной захлестнет под колени, и ты, незаметно для самой себя, уже плывешь и тонешь в подсознании.
А, может, уходят именно так?…
* * *
— Аурика!
Это она услышала и сказала — в мире подсознания все живые существа должны слышать даже шепот, тем более, что громче произнести она просто не может, не получается.
— Я тут…
А потом ей показалось, что ее обнимают, как в танце, и отрывают от земли, и…любое движение ей было сейчас головокружительным. И руки она узнала — это была ее почти мистическая особенность — она узнавала прикосновения тех, с кем танцевала хоть однажды.
— Миша, — сказала она таким явным для нее, но на самом деле — почти неслышным шепотом, — Миша, я и вас сюда затянула…Вы тоже хотите спать?
Сознание ее начало проясняться немного позже, когда стало тянуть ветерком. Но из штолен они еще не вышли — свет и воздух лились откуда-то сверху, из небольших щелей в каменных стенах, похожих на окошечки башни.
— Ты решила отправиться — на тот свет?
— А куда мне еще было? — спросила она со слабой улыбкой.
Он сел на несколько минут, чтобы перевести дыхание. Она полулежала у него на руках.
— Мы ведь можем и не выбраться, понимаешь? Назад — нельзя. А здесь выхода нет. Тут только немного свежего воздуха.
— Все равно… Там, с этими, было страшнее. А тебе страшно?
Он покачал головой. Он не мог позволить себе бояться.
— Отсюда должен быть еще один путь. Если вспомню… Но сидеть больше нельзя… Попробуешь встать?
Она попробовала. Если опираться на стены и на него… Но голова…такая тяжелая голова…
— Я бы и дальше нес… Но там есть такие ходы, что только поодиночке…
…Для нее это был бесконечный путь. Так бывает, когда идешь по незнакомой дороге. А если каждый шаг на этой дороге и дивен, и страшен… Тьма, и пустынность, и невозможность тут ничего живого, и смерть за плечами.
Он шел впереди. Аурике не хватало света фонаря, но она не заботилась о том, чтобы что-то видеть. Ей дело было — идти за ним, и не отставать.
Они еще несколько раз останавливались — даже не столько перевести дух, как еще раз осознать, что происходит, примириться с этим — и идти дальше.
И холодно было, очень холодно. На ней давно уже была его куртка, и когда они останавливались, он тер ей руки, и почему-то — щеки и уши, но его пальцы тоже были ледяными. И он дышал ей в лицо, как на стекло, когда хотят, чтобы оно запотело — и ей казалось, что у нее на ресницах тут же повисает иней.
А потом был свет, и его голос, дрогнувший в спазме так, будто дальше он говорить не может:
— Вот он… Вышли…
* * *
Это было совсем другое место. Другая река, другие горы. Прошедший через то, через что прошли они — мог ли вернуться в прежнее? Река казалась много уже, берега, заросшие кустарником, были безлюдны. День клонился к вечеру, но у них обоих сил не было ни встать, ни идти.
То есть, Аурика так думала за себя. Она лежала на горячей земле и думала, что вот теперь она встать не сумеет. Там встала, а тут…
Только держаться за эту землю, чтобы она не сорвалась из-под тебя, и ты не полетела куда-то в синеву неба.
— Спишь? — услышала она его голос.
— Я не знаю…
— Ты понимаешь, что еще совсем немного там и… Разве так можно — играть с жизнью?
