Оля улыбнулась — впервые за много дней.
— Мама опомнилась, да поздно было. Так-с. — Соня показала вглубь коридора. — Учебный корпус. Это уже другое здание, тут переход. Спортзал в отдельном строении, в бывших конюшнях. Уроки начинаются с восьми. Подъем в шесть тридцать, отбой ровно в десять.
— Кто здесь жил? — Оля разглядывала медные набалдашники дверных ручек, нефункционирующие газовые рожки, изумлялась масштабам.
— Графы. Или герцоги. Я первые дни спать боялась. Мало ли бродит по дому призрак какого-нибудь дворянина. Съесть меня замыслил.
Позади заскрипели половицы.
— Дворянин? Где дворянин? Я бы захомутала.
У появившейся в коридоре особы были красные, торчком, волосы и густо накрашенное смазливое личико. Ушки с десятком колечек, серьги в брови и в ноздре. Гордое «Варвар» через всю грудь.
— Я про мертвых дворян, — пояснила Соня. Мисс Варвар подставила ладонь для хлопка, но Соня, не сориентировавшись, неловко пожала ей руку.
— Подойдут и мертвые. Чего харчами перебирать, правильно?
— Это Алиса Талалаева. Алиса — Оля Краснова. Оля с нами теперь живет.
— Не храпишь? — прищурилась Алиса.
— Нет. — Оля подумала, что можно, оказывается, выглядеть стильно и вульгарно одновременно. Мама никогда бы не позволила ей проколоть нос…
В который раз она забыла на мгновение: мамы больше нет… в который раз это секундное забывание причинило острую боль.
— Сонька уже рассказала про детей?
— Каких именно?
— Которые тут пропадают.
Девушки синхронно посмотрели в коридор. Горели три первые лампы, дальше проход кутался в непроницаемый мрак, и было сложно поверить, что за теми дверями — парты, доски, учебные принадлежности, а не рыцарские латы, орудия пыток, гробы вампиров…
— Три девочки, — понизила голос Алиса, — пропали за месяц. Ночью встали в туалет и как сквозь землю провалились. Патрушева забирает их вещи из тумбочек и закапывает в парке. Чтобы никто не узнал.
— Гонишь, — сказала Оля. Основание шеи неприятно защекотало.
— Конечно, гонит, — сказала Соня.
Алиса ухмыльнулась:
— Могла и поддержать, подруга.
В столовую стекались учащиеся. Оля поискала глазами брата, заметила у дверей с табличкой «Медицинская сестра» Валентину Петровну и Игоря Сергеевича.
— У Игорька такая попа, — мечтательно вздохнула Алиса. Соня хихикнула, пихнула ее локтем. — Игорь Сергеевич, приветик!
— Здравствуйте, девочки.
— Талалаева, — нахмурилась Валентина Петровна, — прошу немедленно смыть эту ужасную помаду!
— Как скажете, фрау Геббельс, — последние слова Алиса произнесла вполголоса.
Оля подумала, что впервые обедает в столовой, из окон которой открывается обзор на дремучий сосновый лес.
10
Ночь выползла из берлог и распадков и отрезала интернат от объездной трассы, от цивилизации. Ночь черной мохнатой псиной лакала мутную воду из неработающего фонтана и заслоняла вороньими крылами узкие окна. Столько ночей видел особняк за полтора века, но каждая была особенной: ведь каждую ночь в его чреве происходило что-нибудь интересное, захватывающее дух. Даже тогда, когда двери были заколочены крест-накрест.
Новые соседи — Дамир, Дэн и Артур — быстро уснули, и в рассеянном свете наружного фонаря остался только Артем. Он говорил себе, что раз мальчики сопят на своих койках, значит, он не может считаться единственным человеком в комнате, но помогало это плохо.
Тревога с утроенной силой атаковала Артема. Этот суматошный день… знакомство с учителями и детьми… беготня… — казалось, он вырубится, едва голова коснется подушки. Но сон как ветром сдуло. Артем сел на постели, потом встал. В полумраке вырисовывались изножья кроватей, тумбы, фигуры голодных троллей.
«Это просто куртки на вешалках».
Артем облизал губы. Высокие фонари оцепили здание квадратом. Световые круги ложились на кирпичный фасад. Лес был скоплением великанов в окрестной мгле.
Артем зашлепал тапочками к выходу. Чтобы уснуть, он должен убедиться, что за дверями никто не прячется. Это страшно, да, но куда страшнее незнание. Мама всегда проверяла шкафы, пыльный мир подкроватья и прихожую. После ее смерти эта обязанность сгрузилась на его хрупкие плечи. Оля лишь рассмеялась, услышав о Буке в шкафу, и сказала, что он уже взрослый.
Так что сам. Один…
Ночь в интернате слегка напоминала больничные ночи. Там он тоже жил с малознакомыми людьми, ел не то, что хотел, и затемно выходил из палаты проверить коридор. Но больница не пугала его. Ее темнота была необитаемой. В ней не плели паутину волосатые твари.
«Маленькие пауки… ага… конечно, вруны…»
Оля заскочила к нему вечером. Спросила, как он устроился, завел ли друзей. Словно это было так просто. Артем чувствовал: ей не интересны ответы — она исполняет некий обряд, чтобы крепче спалось. Обряд притворной заботы. Вероятно, это как-то связано с совестью. А может, и нет.
Сестра провела в комнате минуту и сбежала наверх.
Сейчас она спала где-то на втором этаже. Между ней и братом кишела тьма.
Артем задохнулся, приоткрыв дверь. Он будто смотрел в пропасть. Безразмерная, хищная чернота поднималась из глубин дома, где горизонталь стала вертикалью. Артем потер веки.
Тусклый свет тек с растрескавшихся подоконников, но не натекал даже до середины паркета. Коридор расширялся захламленным холлом. Там кто-то стоял. Руки по швам, плечи подняты до ушей. Худой, высокий… кто это может быть? Игорь Сергеевич? Элеонора Павловна?
Темнота скрипнула, зашуршала.
Сквозняк потеребил пластиковые занавески, отсекающие вход в северное крыло. Тонкий луч упал на пол в двадцати метрах от Артема. Скользнул по паркетинам, как стрелка спидометра. Парадная дверь приотворилась, и стало ясно, что никто не стоит в нише, это просто зеркало и его бессонные обитатели.
Артем закрыл дверь и пошел к кровати.
11
Спортзал был уютен, как бывает уютен описываемый в готическом романе замок, когда читатель лежит под теплым одеялом с фонариком. От дворянских конюшен сохранились стены из рыжего кирпича. Кровлю демонтировали, чтобы удлинить постройку балочным каркасом, и нахлобучили стеклянную крышу. Играя в волейбол или прыгая через козла, учащиеся любовались облаками.
Физрук, бойкий усатый дядька, свистел, раздавая команды.
Оля прислонилась к стене и наблюдала за одноклассницами. Соня говорила по скайпу с моложавой коротко стриженной мамой. Алиса подрисовывала стрелки макияжным карандашом.
— А хлебцы ты взяла?
