— И что это такое?
— Дом построили в семидесятых годах позапрошлого века по заказу некоего графа Верберова. Здесь гостили многие художники и скульпторы того времени. Верберов скупал произведения искусства, дорогие книги, заказывал из-за рубежа старинные вещи. После его смерти поместьем управляла вдова Анна Верберова.
Заголовок отсканированной статьи гласил: «Графиня-убийца из деревни Гурьево».
— Она разорилась, — вещал Женя. — Чтобы как-то содержать имение, продавала коллекцию графа. Открыла в восемьдесят восьмом приют для сирот. По официальной версии — чтобы получать пособие, убивала детей. Топила в ванне.
— Вот черт…
Оба подумали о медной ванне на львиных лапах, о сидящем в ней манекене. Как лодочник в каноэ, как Харон, манекен плыл по подземной реке — по Стиксу зловонной тьмы.
— Полиция откопала восемнадцать трупов. Девятнадцатый обнаружили в подвале.
— Там? — спросила ошарашенная Оля.
Без уточнений было ясно, что она имеет в виду комнату со ступенчатой пирамидой — кукольный домик для призраков.
— Полагаю, там.
— Ты сказал: по официальной версии. Есть неофициальная?
— Есть. Последние жертвы Верберовой погибли не в ванне, а в специально построенной для этих целей купели.
— В том бассейне? — обомлела Оля.
Она вспомнила неглубокие желоба, склизкую плитку и мокриц. Неужели это было местом преступления? Орудием немыслимо жестоких пыток? И дети захлебывались в подземелье на радость кошмарным персонажам фрески: ехидному арлекину и довольным сытым крысособакам?
— Я считаю, — сказал Женя, — она проводила ритуал. Приносила сирот в жертву.
— Кому?
* * *
Вспышка молнии озарила холл, камин и кривляющегося арлекина. Холст пах свежей краской: глаза арлекина были насыщенно-вишневыми, еще не потускневшими, кожа — не желтоватой, а свекольного оттенка.
— Она идет, — зашептались, вздрагивая, мальчики.
Окна вспыхивали небесным электричеством. В коридорах западного крыла горели газовые рожки. Тараканы кишели на ковровой дорожке, половицы скрипели, пищали крысы. Хозяйка — ведьма — шла к спальням воспитанников.
— Она нас съест, — всхлипнул Иван, кутаясь в дырявую дерюгу. Его шея была воспаленной от укусов клопов, а вши прыгали в волосах.
— Не съест, — ответил с соседней койки Назар. Он прижимал к груди тряпичного морячка и молился — не Богу, а покойной матушке.
«Выручи меня, спаси меня от ведьмы!»
— Тимка в деревне уже, — сказал Мирон, мальчик с покалеченной ступней. — Он помощь позовет.
— Мирона волки съели! — перечил Иван.
— Выдумала она про волков! Чтоб мы в лес не шастали!
Назар меньше всего боялся быть задранным волками.
Словно в насмешку, ветер завыл снаружи. Ливень лупил по фасаду, гром гремел, и с каждым ударом дети вскрикивали негромко.
— Идет, идет, идет!
Дверь распахнулась, молния воткнулась в землю неподалеку от проклятого поместья, расщепила березку и высветила длинную и тощую фигуру в проеме. Мальчики затихли, пригвожденные к постелям душераздирающим ужасом. Под барабаны грома, под пушечные залпы, графиня вошла в покои. Подол платья подметал занозистые доски. Одеяние хозяйки было черным, как беззвездная ночь, как ее лютые глаза, утонувшие во впадинах. А молнии салютовали, позволяя нехристи видеть затаившихся сирот и одну пустую койку у стены.
«Тимка, — подумал Назар, целуя в темя морячка. — Беги, Тимка, беги, родной».
Женщина-старуха — хотя ей не было и пятидесяти — заскрипела половицами. Спина прямая, высоко поднятая голова. Волосы цвета вороновых перьев струились по рукавам. Пальцы щипали воздух. В комнате пахло дерьмом и страхом. Горшки не выносились с воскресенья.
«Она — зверюга! — думал Назар. — И она хуже волчицы».
Бескровные губы почти не размыкались, когда женщина заговорила гортанно:
— Купаться! Купаться пора!
Назар не вынес пытки — вскочил с постели, норовя боднуть ведьму лбом, но она впилась рукой в его кудри, скомкала, и желание сопротивляться испарилось. Остальные дети — и Мирон, и Иван — прикидывались спящими. Так выживали в этом доме.
«Мамочка, спаси!».
— Купаться, грязнуля! — прошелестела ведьма.
Она вела Назара на заклание как ягненка, пинала ногой, подталкивала, если он падал, хватала за шиворот и волокла по коридору. Это доставляло удовольствие рыбам в неводе, арлекину, гончим грызунам. Ставни стучали деревянными челюстями, дождь хлестал в открытые окна, окроплял идущих. Автору мозаичного панно, петербуржцу Страннику, оставалось двадцать три года до покупки билета на трансатлантический пароход «Титаник».
В северном крыле вспышки молний разгоняли по углам приспешников ночи. Жирные крысы карабкались друг на друга, ядовитые пауки и мясистые сколопендры ползли в логова. Лишь рогатые тени не шевелились.
Назар скатился кубарем с лестницы, выронил морячка, тут же подобрал. Стесанные колени кровоточили, но ему было не до ссадин.
Синее пламя освещало подвал. Напитывало высокое зеркало и воду в крестообразной купели. Примерно так Назар представлял ад, думая о том, куда попадет после смерти батька, задушивший маму.
Графиня подтащила стонущего мальчика к кресту. Каменная пирамида напоминала алтарь, а ростовое зеркало — икону. Но не святую, а бесовскую, со скалящимися личинами. На постаменте горели черные кадящие свечи. Фреска наплывала из тьмы страшными мордами.
Назар понял, что обречен. Тимку растерзали волки в дебрях — его растерзают черти в подземелье ведьмы. Это же они кишат над постаментом! Щупальца мрака… железные клювы демонов…
Никто не вызволит мальчика. А расправившись с ним, как с остальными, ведьма примется за уцелевших.
Мерцающие свечи окаймляли купель. Графиня взяла Назара на руки — так же, как он держал куклу-морячка, и вошла в воду. Зеркало было слегка наклонено вперед, и крест аккуратно умещался в раме. Ведьма запела, оглаживая кудри мальчика, роясь в них ногтями, точно ловила вшей.
Колыбельная убаюкивала, усыпляла, высасывала страх заодно с волей.
Назар обмяк.
Мелодию графиня услышала, утопив первого ребенка. Ее мурлыкали тени, ее принес ветер, ее сплели из паутины крестовики.
Язычки пламени трепыхались. Графиня сказала, глядя в зыбкое зеркало, в начертанный детской кровью знак:
— Отдаю душу — забираю душу. Как дьявол вечен — так дьявол един. Верни душу Николая — забери душу Назара… Нырнет в Иордан — выплывет иным…
Она погрузила мальчика в воду. Забулькали пузыри. Слеза сорвалась с ее ресниц и капнула в купель.
— Пожалуйста, — отчаянно простонала графиня. — Верни! Верни!
