В минуты этого бега Франко проваливается вдруг в медитацию, пытаясь поймать те ощущения, испытанные в момент убийства. Но ничего не чувствует. Пытается еще. Опять ничего. В детстве его часто пугали муками совести за куда меньшие провинности. Когда он уничтожил свою первую жертву, больше всего боялся, что не сможет есть и спать. Однако аппетит остался превосходным, сон – глубоким, как у ребенка, и даже женщины его интересовали по-прежнему. Двадцать седьмая жертва также не изменила положения дел. Франко де Ларуа опять не ощущал ничего – кроме разочарования, желания поесть, крепко выспаться. И некоторой усталости.
Дорожная
(2020)
Странно, но я часто ощущал в себе двух людей. Это не шизофрения, две половинки мозга, скажем так. Одна – рассудительная, добрая и порядочная. Та, что норовит помочь старушке перейти улицу, та, что ратует за непротивление злу насилием, та, что норовит пустить скупую мужскую слезу в финале драматической ленты. И вторая – жесткая, алчная. Она говорит: падающего толкни, призывает: набивай карманы, после меня – хоть потоп, чем больше возьмешь, тем счастливее будешь. Какая же из этих двух половинок истинная?.. Ни одна. Истина всегда где-то посередине, и разумный путь лежит между двумя противоположностями. Но между ними находится и еще что-то, более важное. Выбор.
«А что, если бы ты поступил иначе?» – эта фраза часто приходит в голову. В последние дни она живет в ней. Даже – царствует. Представьте, что по дороге на работу вы не перешли дорогу, а выбрали другой маршрут. Встретили других людей. Увидели другие мизансцены… Да все другое! Вдруг бы тогда пошел дождь? А диктор в новостях сказал совсем другие слова? Иногда кажется, что не фразы эти крутятся в моей черепной коробке, а моя голова живет внутри их. И я сам – тоже там, внутри. Мельчайшие детали – словно костяшки домино. Они строятся, создают длинную ленту связанных вероятностей, а потом вдруг падают. И что получается на столе? Замысловатый рисунок или хаотичная груда фишек? Можем ли мы на это повлиять своими действиями, своим выбором? И есть ли он у нас? Или это только иллюзия: какую дорогу ни выбирай, все равно придешь к тому самому рисунку событий, что предначертаны?
Реально ли изменить мир своими поступками? Или сколько мухе ни биться о стекло, оно не разобьется? Те великие, хозяева жизни, которым покорялись города и страны, достигли этого сами или следовали уготованной им судьбе? Может ли простой смертный изменить то, что предначертано? И как можно это изменить? Быть может, даже самые малые наши дела потом воплощаются в грандиозные перемены – и другой цвет рубашки сегодня может обернуться военными действиями завтра?
Я не знаю ответов. Мало того, я не знаю, должен ли я был звонить Кристине Станон. Должен ли был сейчас соглашаться на предложение Рамона Меркадера. И от этого особенно… больно? Нет. И даже не страшно. Незнание похоже на черную бетонную стену, которой нет конца, она опоясывает тебя кольцами, составляет лабиринт без начала и конца, вереницу тоннелей без выхода. Лабиринт разочарования и усталости. Интересно, смогу ли я «выйти из сумрака»? И что будет там, вне нашего мира?
– Девушка, девушка! – заорал Рамон, замахав руками. – Тормозите!
Я остановил машину – мы уже довольно долго плутали по узким проселочным тропам, до этого пару часов потратив на пробки, чтобы выехать из города. Все шло как-то наперекосяк. И до сих пор мы не встретили ни одной живой души. Надо ли говорить, что GPS привел нас туда, не знаю куда? И вот теперь, в лице двадцатилетней девчушки-блондинки в цветастом платье и накинутой поверх джинсовой куртке, появилась надежда, что возвращаться не придется.
– Простите, мы ищем здесь старый военный объект, типа склада техники, не слышали о таком? – спросила Кристина, высунувшись из машины.
– Склада не знаю. А военная зона тут рядом, вот же, поворот на нее, – сообщила девушка, показав на заросшую травой тропинку, уходящую вправо буквально в двадцати метрах от нас. – Проедете по ней метров пятьсот, упретесь в шлагбаум. Только там посты охраны. Все закрыто, не проехать. В начале двухтысячных никому этот полигон учений не нужен был, мы туда играть бегали, да всякие фотографы из Москвы приезжали. Потом ее заборами отгородили.
– Спасибо!
Мы осторожно заехали на тропинку. И действительно очень скоро уперлись в забор из металлической сетки, шлагбаум и надпись: «Опасно! Запретная зона!» Невдалеке располагалась будка охраны – Рамон вышел из машины и бодро направился к ней.
– Молодой человек, здесь проход запрещен! – заявил молоденький белобрысый солдат с автоматом, выходя из будки.
– Слышь, командир, нам бы поснимать для одного рекламного плаката… Нигде такой натуры нет. В Сети снимков‐то полно, комар носа не подточит, но надо разрешение повыше. Нам четверти часа с лихвой хватит. Может…
– Сказано же, нельзя! – рявкнул второй солдат, массивный казах с близко посаженными глазами, появляясь из КПП. – Вон отсюда, нам разрешено открывать огонь на поражение.
– Ну, по-плохому так по-плохому. А ну, смирно! Вы как со старшим по званию разговариваете?!
Рамон вынул из кармана удостоверение и помахал им перед носом опешивших солдат.
– Что же раньше, сразу не сказали? – пробурчал казах. – Фотографы какие-то… Езжайте все время прямо, не ошибетесь.
Солдаты отпрянули, и через пять секунд шлагбаум открылся.
– Охренеть… Что у вас за удостоверение, Рамон? – спросил я, когда мы заехали внутрь периметра.
– Читательский билет, – сообщил он и добавил: – Громким голосом и плохими манерами можно добиться очень многого.
– Ну что, может, сейчас найдешь все ответы на свои вопросы, – приободрила меня Кристина.
Но никаких ответов мы не нашли. Через пару километров редкий лесок кончился, и дорога вышла к обширной котловине. Больше всего она напоминала огромный… карьер? Нет, скорее воронку, метров пятьсот в диаметре. И, наверное, метров двести в глубину. Разрушения были свежими, разбросанная арматура не успела покрыться ржавчиной, а битый кирпич – обрести серо-бурый оттенок. Это все, что осталось от Центра.
– Взрыв такой силы рядом с Москвой не мог остаться незамеченным… – озадаченно проговорил Меркадер.
– Не взрыв, – сказал я. – Смотрите, деревья неподалеку уцелели. Да и вообще, тут бы пол-округи ударной волной снесло, если бы…
Мне подумалось, что Центр кто-то просто зачерпнул, как кусок торта ложкой, и убрал с глаз долой.
– Антиматерия? Аннигиляция? – грустно улыбнулась Кристина. – В общем, понятно, что здесь делать нечего.
– Погодите. Раз уж приехали. Давайте спустимся в воронку, может, чего найдем.
– Майкл, склоны достаточно крутые. Надо было веревки брать и альпинистский инструмент, – сумничал Рамон, словно я не предлагал ему подготовиться перед выездом. – Да и что мы сможем там найти? Битый кирпич? Так его и здесь навалом.
– Давайте хотя бы немного походим, осмотримся, – предложил я, чувствуя, что какая-то неуловимая, мелкая, но крайне важная деталь сокрыта где-то рядом, почти под носом, но тщательно замаскирована. И стоит ее открыть, как головоломка вмиг соберется в единое целое.
