– Не хотел бы плавать?
– Там видно будет… Мне и здесь неплохо. От добра добра не ищут.
– А вот я бы пошел в матросы. Как здорово лазать по мачтам!.. А когда шторм!.. Помнишь ту историю – Профессор нам читал? Ну, как они попали в ураган? Красота!
– Да, здорово…
Педро стал вспоминать историю Профессора. А Долдон подумал: дураком надо быть, чтоб по своей воле уехать из Баии. Вот он подрастет немного, и начнется расчудесная жизнь портового молодца: нож за поясом, гитара за спиной, красотка на пляже. Чего еще надо? Вот жизнь, достойная мужчины.
Они подошли к воротам седьмого пакгауза. На ящике сидел Жоан де Адан, чернокожий грузчик-силач, принимавший участие во всех забастовках, гроза и предмет восхищения всех портовых докеров. В зубах трубка, мышцы чуть не рвут рубаху.
– Кого я вижу?! Долдон! Капитан Педро!
Он неизменно называл Педро капитаном и любил поболтать с ним. Подвинувшись, Жоан де Адан уступил Пуле краешек своего ящика, Долдон пристроился на корточках. Рядом продавала апельсины и кока́ду старая негритянка в ситцевой юбке и цветастой блузе с квадратным вырезом, открывавшим не по годам упругую грудь. Долдон, сдирая кожу с апельсина, покосился на нее:
– Тетушка, а ты еще ничего, верно?
Торговка улыбнулась:
– Полюбуйтесь-ка на нынешних, кум Жоан! Никакого почтения к старшим. Где это видано, чтоб такой сосунок заигрывал со старой перечницей?
– Наговариваешь на себя, тетушка, клевещешь. Ты вполне еще сгодишься…
Негритянка захохотала от души:
– Я давно уж закрыла лавочку, Долдон. Года мои вышли. Вот хоть его спроси. – Она показала на грузчика. – Я его помню, когда он был мальчишкой вроде тебя, а уж устроил первую в порту забастовку. В те времена никто еще не знал, что это такое и с чем ее едят. Помнишь, кум?
Жоан де Адан кивнул и, прикрыв глаза, предался воспоминаниям о давних временах, когда он возглавил первую стачку портовиков. В порту он был одним из самых старых докеров, а так поглядеть – не скажешь.
– Седому негру – в обед сто лет, – сказал Педро.
Торговка сняла косынку: голова ее была совсем седой.
– Вот потому ты и ходишь в этой тряпке, – поддел ее Долдон.
– Помнишь Раймундо, тетушка Луиза? – спросил Жоан.
– Какого? Белобрысого? Который погиб во время забастовки? Еще бы не помнить! Он ведь каждый день приходил ко мне поболтать… Ох и языкастый был парень!
– Его убили вот здесь, на этом самом месте, когда конная полиция ринулась на нас. – Жоан де Адан поглядел на Педро. – Ты разве никогда не слыхал о нем?
– Никогда.
– Тебе в ту пору было четыре года. Целый год потом ты мыкался от одного к другому, потом исчез куда-то, и узнали мы про тебя, уже когда ты стал вожаком «генералов». Да я не сомневался, что ты не пропадешь. Сколько тебе лет сейчас?
Педро погрузился в вычисления, и Жоан сам ответил на свой вопрос:
– Пятнадцать или около того. Правильно я говорю, кума?
Луиза кивнула.
– Когда захочешь, приходи в порт работать. Место твое всегда будет тебя ждать, – продолжал негр.
– Какое еще место? – спросил Долдон, потому что Педро от изумления лишился дара речи.
– Место его отца, Раймундо, который погиб, борясь за народ и за его права. Настоящий был человек. Один десятерых нынешних стоил.
– Раймундо – мой отец? – переспросил Педро, что-то смутно слышавший об этом.
– Да, он твой отец. В порту звали его Белобрысым. Ты бы послушал, какие речи произносил он перед началом забастовки, – нипочем не поверил бы, что это простой грузчик. Он погиб – полицейские застрелили. Ты можешь занять его место.
Педро что-то чертил веткой по асфальту.
– Почему ж ты никогда не говорил мне об этом? – вскинув глаза на старика, спросил он наконец.
– Ты мал был. А теперь становишься мужчиной… – расхохотался тот.
Педро тоже засмеялся: приятно и лестно было узнать, что отец его славился храбростью и силой.
– А мать мою ты не знавал? – спросил он, точно не сразу решившись выговорить эти слова.
Жоан помедлил с ответом:
– Нет. В ту пору, когда мы с Белобрысым познакомились, у него жены не было. А сын был.
– Я с ней знакомство водила, – подала голос торговка. – Не женщина была, а загляденье. Красотка! Ходили слухи, что она родом из богатой семьи, из тех вон кварталов. – Старуха показала в сторону Верхнего города. – Еще говорили, папаша твой выкрал ее из дому. А умерла она, когда тебе и шести месяцев не сравнялось. Раймундо в ту пору работал на табачной фабрике в Итапажипе. Потом только в порт перешел.
– Как захочешь – только слово скажи… – повторил старый грузчик.
Педро кивнул, а потом спросил:
– Лихая, наверно, штука эта забастовка, а? – И, внимательно выслушав рассказ Жоана, сказал: – Я бы хотел тоже устроить такое. Замечательная штука.
К пристани подходил пароход, и Жоан де Адан поднялся:
– Сейчас пойдем грузить «голландца».
Пароход, гудя сиреной, подваливал к причалу. Отовсюду потянулись к пакгаузу грузчики. Педро Пуля глядел на них любовно: его отец был такой же, как они, и погиб за них. Вот они идут – белые, мулаты, негры; негров особенно много. Сейчас они заполнят трюм мешками какао, кипами табака, тюками сахара и всем, чем еще знаменит их штат, пароход повезет эти товары в дальние страны, а там такие же грузчики – быть может, и среди них найдутся высокие и светловолосые парни – спустятся в трюм, разгрузят корабль. Его отец был одним из грузчиков, только сейчас узнал он это. Его отец, взобравшись на ящик, произносил речи, и дрался с полицией, и был застрелен насмерть, когда кавалерия атаковала забастовщиков. Как знать, вдруг кровь отца пролилась на том самом месте, где он стоит сейчас? Педро поглядел себе под ноги, на асфальт, – может быть, под ним текла кровь, хлынувшая из тела отца? Стоит ему только слово сказать – и он займет его место, и станет грузчиком, и будет таскать ящики и кули, каждый килограммов по шестьдесят. Ох, не даром достаются им деньги. Что ж, он тоже может устроить забастовку, и сражаться с полицией, и умереть, отстаивая права своих товарищей. Вот тогда он и отомстит за отца. (Педро довольно смутно представлял себе, о чем идет речь.) Он представил себе забастовку, схватку с полицией; улыбка появилась у него на губах, заиграла в глазах.
Долдон, доедавший уже третий апельсин, вернул его к действительности:
– Ты о чем задумался? Больно давно все это было, братец.
Старая негритянка ласково оглядела Педро:
– Вылитый отец. Только вот волосики кудрявые – в мать. Если б не этот рубец у тебя на щеке, похож был бы на Раймундо как две капли воды. Красавец был…
