Полицейский прятался от ливня под деревом. Педро приблизился к нему боязливо и нерешительно, а когда заговорил, голос его звучал, как у ребенка, напуганного ночной грозой:
– Сеньор…
Полицейский глянул на него:
– Чего тебе?
– Я нездешний, я из Map-Гранде, сегодня с отцом приплыли…
– Ну и что? – оборвал его полицейский.
– Ночевать негде… Сделайте такую милость, сведите меня в полицию, а то дождь льет…
– Нашел гостиницу! Проходи, проходи!
Педро попробовал было поканючить, но полицейский погрозил ему дубинкой:
– Проваливай, сказано тебе! Вон в садике ночуй!
Педро, размазывая слезы по щекам, направился к трамвайной остановке. Полицейский смотрел ему вслед. Подошел трамвай. Из прицепного вагона вышла парочка. Педро подскочил к даме, собираясь вырвать у нее сумочку, но кавалер схватил его за руку. Ограбление было предпринято так неумело, что, случись рядом кто-нибудь из «генералов», они покраснели бы от стыда за своего товарища. Полицейский, наблюдавший всю эту сцену, был уже тут как тут.
– Вот, значит, ты из каких! Ворюга!
И поволок Педро за собой. Тот не сопротивлялся, лицо его выражало и испуг и радость:
– Я нарочно, чтоб меня забрали…
– Что-о?
– Ей-богу. Я ведь вам сказал чистую правду. Живем мы в Map-Гранде, отец у меня моряк, ходит на баркасе. Оставил меня тут, а на море-то шторм, вот он и не вернулся. Приткнуться мне некуда, я и попросил вас свести меня в полицию. А вы сказали «нельзя». Ну, тогда я и притворился вором, чтоб вы меня забрали… Теперь хоть крыша над головой будет…
– И не на одну ночь, – только и сказал полицейский.
Втащив Педро в управление, он поволок его по коридору, втолкнул в камеру предварительного заключения, где уже сидело человек пять-шесть, и злорадно крикнул:
– Доброй ночи, пащенок! Вот придет комиссар, скажет, сколько тебе придется спать на нарах…
Педро промолчал. Никто не обратил на него внимания: арестованные переругивались с неким субъектом странного вида, откликавшимся на имя Мариазинья. В углу Педро увидел шкаф: изображение Огуна стояло рядом с корзиной для мусора. Подобравшись к шкафу, он снял пиджак, завернул в него небольшого Огуна – изображения грозного бога бывали куда больших размеров, – потом растянулся на полу, подложив под голову сверток, и притворился спящим. Арестанты ничего не заметили, продолжая перешучиваться с Мариазиньей. Один только старик, сидевший в углу, не принимал участия в этой забаве. Его трясло, как в лихорадке, и Педро не мог понять, от холода или от страха.
Молодой негр говорил:
– Ну, так кто ж тебя обесчестил?
– Отвяжись, – со смехом отвечал его собеседник.
– Выкладывай, выкладывай, – загомонили остальные.
– Повстречался мне однажды Леопольдо!.. Ах, Леопольдо.
Старика все била дрожь. Какой-то парень с изглоданным чахоткой лицом заметил его.
– Тебе бы вот с кем подружиться, – сказал он Мариазинье.
– Мне такая рухлядь без надобности, отстань…
В дверях ухмылялся полицейский. Чахоточный подошел поближе к старику:
– А ты, папаша, что скажешь? По нраву он тебе, а?
– Я старый человек, ни в чем не виноват, – еле слышно проговорил он. – Ни в чем не виноват, меня дочь ждет…
Педро, лежавший с закрытыми глазами, догадался, что старик плачет, но продолжал прикидываться спящим, хотя Огун больно врезался в щеку. Арестованные все не унимались и отпускали шуточки по адресу старика, пока не появился еще один полицейский, велевший старику следовать за ним.
– Я же ни в чем не виноват, – повторял старик, обращаясь ко всем сразу. – Меня дочка ждет… – Он так дрожал, что всем стало его жалко, и даже чахоточный опустил голову, чтобы не встретиться с ним взглядом. Улыбался один Мариазинья.
Старик обратно не пришел. За ним увели педераста.
Пока его не было, чахоточный рассказал, что он – из богатой семьи и обычно инспектор звонит его отцу, просит приехать забрать сыночка, чтобы не пришлось арестовывать снова. Время от времени, когда он нанюхается кокаину и скандалит на улице, его тащат в полицию… Тут Мариазинья, вернувшийся за своей шляпой, заметил Педро:
– Какой свеженький, какой хорошенький…
Педро, не открывая глаз, сплюнул:
– Катись, пока рожа цела.
Арестованные расхохотались, тут только увидев мальчика.
– Тебя за что замели, мышка?
– Не твое дело, макака бесхвостая, – ответил он, прямо глядя в остроскулое изможденное лицо чахоточного.
Смеясь, полицейский рассказал о приключении Педро. Но в эту минуту выкликнули молодого негра, и все притихли. Было известно, что этот малый в драке несколько раз пырнул противника ножом. Когда он вернулся в камеру, кисти рук у него покраснели и опухли, – наверно, отхлестали линейкой.
– Судить будут, – объяснил он. – Я, оказывается, нанес «легкие телесные повреждения», а пока дали две дюжины горячих…
Он замолчал, уселся в углу. В камере стало тихо. Одного за другим арестованных вызывали на допрос к комиссару: одних отпускали, других под конвоем отправляли в тюрьму, третьи возвращались избитыми. Гроза наконец унялась. Близился рассвет. Последним повели Педро. Пиджак он предусмотрительно оставил в камере.
Комиссаром оказался молодой юрист: блестел рубиновый перстень у него на пальце, посверкивал огонек зажатой в зубах сигары. Когда Педро входил в кабинет, комиссар кричал кому-то, чтобы принесли кофе. Педро остановился перед письменным столом.
– Попытка ограбления, задержан на Кампо-Гранде, – доложил полицейский.
– Ну что, дадут мне сейчас кофе или нет?! Поди поторопи! – приказал комиссар.
Полицейский вышел. Комиссар прочел рапорт постового, задержавшего Педро, поднял глаза:
– Ну, что скажешь? Только не вздумай врать!
Дрожащим голосом Педро стал плести свою длинную историю. Отец у него живет в Map-Гранде, утром приплыли в город, а отец сразу же пошел на своем баркасе обратно взять еще партию товара, а его оставил погулять по Баии, потому как было еще рано, можно успеть вернуться. А тут шторм начался, в городе у него – никого знакомых, дождь хлещет, деваться некуда. Спросил у прохожего, где можно переночевать, тот говорит – в полиции. Попросил полицейского – забери меня до утра, а полицейский заругался и не взял. Тогда он и сделал вид, что хочет сумочку украсть, а на самом деле и в мыслях не было этого, прикинулся воришкой, чтоб оказаться под крышей в такую погоду…
– Так что никого я не грабил, – завершил он свой рассказ.
Комиссар, маленькими глоточками прихлебывавший кофе, заметил как бы про себя:
