– Да где это видано, чтоб девчонка путалась в такие дела?! А придется схлестнуться – ты что, в драку полезешь?!
– Необязательно мне драться. Разве мне другого дела не найдется?
Педро согласился. В глубине души он был доволен настойчивостью Доры, хотя и не знал, что из этого всего выйдет.
И вот полноправным членом шайки Дора, неотличимая от «генералов», шла с ними по улицам Баии. Теперь город уже не казался ей враждебным: она полюбила его и изучила все его улицы и закоулки, она овладела искусством вскакивать на подножку движущегося трамвая и лавировать в потоке автомобилей. Она стала ловчее самых ловких, проворней самых быстроногих. Ходили они обычно вчетвером: Дора, Педро, Большой Жоан и Профессор. Верзила-негр никуда не пускал ее одну и тенью следовал за нею, расплываясь в счастливой улыбке, когда она обращалась к нему. Он был предан ей, как пес, и не уставал удивляться ее дарованиям и талантам: ему казалось, что в храбрости она не уступит самому Педро.
– Похлеще любого парня! – с изумлением говорил он Профессору.
А тому как раз это не очень нравилось: он мечтал, чтобы Дора поглядела на него с нежностью – только не с материнским участием, как на малышей или на Вертуна с Леденчиком, и не с братским чувством, как на Большого Жоана, на Кота, на Безногого и на него самого. Профессор хотел, чтобы она поглядела на него с любовью – как на Педро, когда тот мчался по улице, удирая от полицейских, а вслед ему несся истошный крик хозяина какой-нибудь лавчонки:
– Держи его! Держи вора! Караул, грабят!
Но такие взгляды она обращала только к Педро – к нему одному, – а он и не замечал их.
Вот почему Профессор отмалчивался, когда Большой Жоан начинал расхваливать отвагу Доры.
В ту ночь Педро Пуля явился в пакгауз с заплывшим глазом и расквашенными губами. Эти увечья он получил в схватке с Эзекиелом, главарем другой шайки, куда более дикой и малочисленной, чем «генералы». Эзекиел – с ним было еще трое, в том числе паренек, которого Педро когда-то выгнал вон за то, что тот воровал у товарищей, – подстерег его. Педро проводил Дору и ее брата до Ладейра-де-Табуан, оттуда до пакгауза было рукой подать. Жоан был в это время чем-то занят и не смог пойти с ними. Педро сначала хотел довести их до самой «норки», но потом рассудил, что еще белый день и даже самый отпетый негр не рискнет увязаться за девушкой. Ему же еще надо было поспеть к Гонсалесу, чтобы получить деньги, причитающиеся «генералам» за золотые безделушки, похищенные у одного богатого араба.
По дороге к перекупщику Педро размышлял о Доре – вспоминал ее белокурые волосы, падавшие на плечи, ее глаза… Красивая, влюбиться можно. Влюбиться… Он запретил себе даже думать об этом. Он не хотел, чтобы кто-нибудь из шайки имел право на нечистые мысли в отношении Доры, а если он, атаман, будет относиться к ней как к возлюбленной, то почему и другим не начать ухаживать за нею? И тогда законы «генералов» будут нарушены, начнется разброд…
Он так задумался, что чуть было не налетел на Эзекиела, который в сопровождении троих дружков загородил ему дорогу. Эзекиел, долговязый мулат, курил сигару.
– Куда прешь? Ослеп? – спросил он и сплюнул вбок.
– Что тебе надо?
– Как там поживают твои сопляки? – спросил парень, выгнанный из шайки.
– А ты уже забыл, как они тебя вздули на прощание? Я-то думал, отметина еще видна.
Тот, скрипнув зубами, шагнул к Педро, но Эзекиел удержал его:
– На днях наведаемся к вам в гости.
– Это еще зачем?
– А говорят, вы себе завели какую-то шлюшку и живете с нею всем миром…
– Прикуси язык, сволочь! – крикнул Педро и ударил Эзекиела так, что тот упал. Но трое остальных свалили Педро наземь, а Эзекиел двинул ногой в лицо. Тот, что был раньше «генералом», приказал приятелям:
– Держите его крепче! – и с размаху ткнул Педро кулаком в зубы.
Эзекиел еще дважды ударил его ногой, приговаривая:
– Будешь знать, будешь знать, на кого хвост поднимаешь!
– Четверо… – прохрипел Педро, но новый удар заткнул ему рот.
Увидев, что к ним направляется полицейский, нападавшие удрали. Педро поднялся, подобрал берет. Слезы бессильной ярости текли у него по щекам, перемешиваясь с кровью. Он погрозил кулаком вслед четверке, уже скрывшейся за поворотом.
– А ну, проваливай отсюда, пока я тебя не забрал, – велел полицейский.
Педро сплюнул кровь. Медленно побрел вниз, забыл про Гонсалеса. Он шел и бормотал себе под нос: «Вчетвером одного отметелить – дело нехитрое… Погодите, сволочи».
В пакгаузе никого не было, кроме Доры и Зе. Малыш уже спал. Закатное солнце, проникая сквозь дырявую крышу, заливало пакгауз причудливым светом. Дора, увидев входящего Педро, спросила:
– Ну как, вытряс из Гонсалеса деньги?
Но тут она увидела подбитый глаз и кровоточащие губы.
– Что это с тобой?
– Эзекиел с дружками. Набросились вчетвером…
– Это он тебя так отделал?
– Все четверо. Я-то, дурак, думал, будем один на один…
Дора усадила его, принесла воды и чистой тряпочкой промыла ссадины и кровоподтеки. Педро строил планы мести. Дора поддержала:
– Мы им зададим перцу!
– Ты тоже пойдешь с нами? – рассмеялся Педро.
– Еще бы! – ответила она, осторожно смывая кровь с запекшихся губ. Она наклонилась к нему, лица их были совсем рядом, волосы Доры перепутались с волосами Педро.
– А из-за чего вышла драка?
– Так, ни из-за чего…
– Ну, скажи…
– Он сболтнул лишнее…
– Про меня что-нибудь?
Педро кивнул. Тогда она стремительно прижалась губами к его губам, вскочила на ноги и убежала. Он бросился за нею, но Дора где-то спряталась, а когда он наконец нашел ее, в пакгауз уже входили «генералы». Дора издали улыбнулась Педро – в улыбке этой не было насмешки или лукавства. Но глядела она на него совсем не так, как на других: это был взгляд влюбленной девушки, чистой и робкой. Быть может, ни он, ни она не знали, что это любовь. В старом, еще колониальных времен, пакгаузе расцвела самая что ни на есть романтическая любовь, хоть в эту ночь и не было луны. Дора улыбалась и опускала глаза, а иногда вдруг томно щурилась, думая, что так и полагается вести себя влюбленной. И сердце ее начинало биться чаще, когда она взглядывала на него. Но Дора не знала, что это и есть любовь. Наконец взошла луна, осветила своим желтоватым сиянием весь пакгауз. Педро лежал на песке, закрыв глаза, и видел перед собой Дору. Он почувствовал, что она подошла и села рядом.
– Теперь ты моя невеста. Я женюсь на тебе, – сказал он, по-прежнему не открывая глаз.
– Ты мой жених, – тихонько произнесла Дора.
Ни он, ни она не знали, что это и есть любовь, но чувствовали: то, что творится с ними, – прекрасно.
