— Будь оно все неладно! — прорычал он и легко, словно ноша весила не больше пуховой подушки, поднял мейритину на руки. И пошел дальше, что-то бормоча себе под нос. — Ты хоть осознаешь, что от тебя кругом одни хлопоты?
— Да, мой император. — А что еще ей оставалось, кроме покорного признания несуществующей вины? Хозяевам мира нельзя говорить, что они не правы, если только на черный день не припрятана запасная голова. — Я искренне сожалею, что своим присутствием доставляю столько неприятностей и отвлекаю тебя от куда более важных дел.
Он остановился, за их спинами, лязгнув стальными сапогами, остановились гвардейцы из личной охраны императора. Киирис предпочитала не думать о том, кто скрывается за двухметровыми громадными фигурами, закованными в полную броню и шлемы с узкими прорезями для глаз. Вряд ли люди. Вряд ли вообще живые существа.
— Если хочешь выжить и не осточертеть мне через неделю, придется выучить несколько правил. — На этот раз пришел ее черед получать порцию словесной трепки. — Правило первое: не ври мне. Я ненавижу лицемеров, мейритина, но их, увы, слишком много в моем окружении, чтобы я мог без ущерба для управления империей обезглавить каждого. Но ты — другое дело. От тебя я не потерплю ни вранья, ни притворства. Поэтому, скажи мне еще раз — сожалеешь ли о том, что твое присутствие так досаждает всем нам?
У него был совершенно невозможный взгляд: одновременно и обжигающий, и ледяной, страстный — и совершенно безучастный. Император Дэйн определенно владел каждой своей эмоцией, знал каждое слово наперед. Но где-то там, в глубоких темницах его души пряталась настоящая животная страсть, свойственная любому живому человеку. Простая эмоция, что была не по карману лишь императору.
— Я слишком большая диковинка, мой император, чтобы со мной все было так же, как с любой смертной женщиной. И, конечно, от меня будет масса хлопот.
— Королева уже тысячу раз пожалела, что задумала привезти тебя в Замок туманов. Надеюсь, я не повторю ее ошибку.
— Император решил оставить меня для себя?
— Храбрость, Киирис — это следующее правило. — По его возмутительно четко очерченным губам, скользнула тень улыбки. — Ты должна быть смелой всегда и во всем. А это был смелый вопрос.
Киирис сглотнула, почему-то подумав, что ему удивительно идут эти длинные светлые волосы и выстриженные на висках затейливые узоры.
— Все в Нэтрезской империи принадлежит мне, мейритина. До тех пор, пока я жив, но, кажется, это продлится не так уж долго. — Ни страха, ни иронии, лишь четкое понимание своей судьбы. Он горел, словно солнце — так ярко и беспощадно, что обжигал слишком многих. — И ты — тоже моя. Хоть, признаться, мне бы не хотелось знать, что это лишь по моему приказу.
— Я не могу принадлежать одному мужчине до тех пор, пока он не заявит свои права: золотом и ключом.
— Да-да, таэрн, как же.
Он зашагал дальше, гвардейцы двинулись следом.
— Куда ты несешь меня, император Дэйн?
— В твою комнату, Киирис.
— У меня будет собственная комната?
— Разве все это не приличествует твоему статусу рас’маа’ры? Комната, служанка, платья, драгоценности. Но прежде, хочу показать тебе кое-что.
Они вышли на мраморный арочный мост, который соединял между собой две башни Замка туманов. Дэйн все-таки поставил свою ношу на ноги, крепко обнял за талию и по-хозяйски прижал к себе, вынуждая Киирис жадно глотать прохладный морозный воздух. На ней было легкое платье, и промозглый ветер пробирал до самых костей. А рядом был великолепный соблазнительно-теплый мужчина, чей очерченным рассветным солнцем профиль был одновременно и красивым, и ужасающе-беспощадным.
— Вон там, Киирис.
Под ними лежал маленький внутренний двор, единственным «украшением» которого был позорный столб. И в эту самую минуту к нему была привязана личная этара императора. По обе стороны от столба стояли одетые в строгие черные хитоны женщины с завязанными глазами — скраги
[12]. Киирис видела их лишь однажды, когда за одной из ее сестер в Керак приехал престарелый герцог. Скраги были среди его свиты, как будто старик нарочно хотел показать, что не будет церемониться с наложницей, какой бы дорогой и вышколенной она ни была.
— Мужчина не должен причинять вред женщине, — сказал Дэйн. — Я первый отрублю руки тому, что осмелится это сделать в моем присутствии или вопреки моему запрету. Скраги же помогают воспитывать тех, кто недостаточно ясно понимает свое место и обязанности.
Он лишь слегка кивнул — и жрицы одновременно выпустили свернутые, словно змеи, плетки. Сеа странно всхлипнула. Едва ли громко, но в наступившей тишине Киирис слышала каждый испуганный предстоящей поркой вздох.
Первый удар хлыста заставил ее взвизгнуть так громко, что эхо многократно отразилось от каменных стен. Второй мастерский удар полоснул обнаженную спину ровно поперек лопаток, отчего где-то в груди этары громко и противно булькнуло.
— Она ослушалась моего приказа, хоть и пыталась доказать, что лишь недопоняла. — Дэйн беспристрастно, даже с некоторой скукой наблюдал за тем, как каждый новый удар превращает спину женщины в кровавое месиво. Что и говорить, жрицы знали толк в своем грязном ремесле. — Сеа хотела мне соврать. И, что совершенно неприемлемо, возомнила, будто имеет право не подчиняться моим приказам, которые я всегда отдаю четко и ясно. Я обещал спустить с нее шкуру, и должен быть последовательным.
— Император никогда не бросает слов на ветер, — повторила Киирис его недавние слова, чем заслужила одобрительную улыбку.
— Тебе жаль ее, мейритина?
— Нисколько, мой император. — Никогда еще говорить правду не было так легко и приятно. Никогда еще крики боли и мольбы о пощаде так не ласкали слух. Эта женщина посмела угрожать ей кинжалом, унизила и, что несоизмеримо важнее, забыла, кому служит. Вряд ли стоит жалеть человека, что расписался под собственной глупостью. — Я жалею лишь об одном.
— И о чем же? — В черных глазах сверкнула иска любопытства.
— Что не могу видеть в этот момент ее лицо. — И с подчеркнутой издевкой, добавила: — Уверена, оно полно раскаяния.
Ответ пришелся ему по душе: он на мгновение прижал ее чуть крепче, позволил теплу своего тела опалить мейритину даже сквозь несколько слоев их одежд. Киирис боялась пошевелиться. Почему тогда, та, другая, тянулась к нему невзирая на все ментальные преграды, а сейчас — ничего, лишь пустота и грохот колотящегося в ребра сердца.
— Мой император хотел, чтобы я увидела, какой жестокой может быть его справедливость?
— Верно. Мне бы не хотелось устроить нечто подобное тебе.
— Я запомню этот урок, мой император.
Он снова взял ее на руки, но на этот раз шел неторопясь, разглядывая ношу с видом задумчивого сытого хищника. А Киирис пыталась гнать прочь мысли о том, что ей до сладкого трепета в кончиках пальцев приятно видеть, как перед ними расступаются и гнут спины десятки более влиятельных вельмож: вон та напомаженная девица с взглядом коровы — явно дочка герцога, а этот почтенный господин с перевязью поперек груди наверняка титулованный генерал.
