— К счастью, я не должен отвечать на твои вопросы, мейритина. — Дэйн потрогал застежку, чтобы увериться, что ошейник не так-то просто снять.
— Будут еще какие-то указания, мой император?
На этот раз чувства все-таки просочились через заслон ее самообладания, и вопрос прозвучал настоящим вызовом его терпению.
— Корта, — не глядя на рабыню, бросил Дэйн, — выйди вон и не заходи, пока госпожа сама тебя не позовет.
Рабыня выскользнула за дверь покорной тенью.
— Я даю тебе последний шанс сказать мне правду, Киирис. И боги тебя упаси думать, будто то, что случилось в борделе, дает тебе привилегии испытывать мое терпение.
— Ты не рассказал, как разрушил Аспект, — сказала она первое, что пришло в голову. Если уж говорить о том, что ее волнует, то так, чтобы не проговориться о планах Раслера.
Боги, но ведь если она дает ему шанс совершить задуманное, означает ли это, что так же и соглашается на отведенную ей роль?
— И ты вспомнила об этом только сейчас, спустя почти два дня? — Дэйн даже не скрывал, что забавляется над ее попытками скрыть очевидное. — Думаешь, я не знаю, что у тебя на уме?
Прежде, чем Киирис успела подумать о том, чтобы отойти и дать себе больше свободного пространства, император привлек ее к себе. Одной ладонью крепко перехватил ее руки за спиной, а другой сжал подбородок. Впервые в его взгляде промелькнуло что-то отдаленно напоминающее боль.
— Я уничтожил твой мир, мейритина, — по словам, будто боялся, что она снова спрячется от правды, сознался император. — Стер мейритов с лица земли. А спустя десять лет на пороге моего дома появляешься ты — последняя капля крови, что застряла между этим миром и тем. Кроткая рогатая химера. Кем бы я был, если бы хоть на мгновение поверил в твою искренность, Киирис? Уж точно не императором.
Он наклонился к ее губам, как будто собирался отбросить их игру в недосказанность и перейти к тому, что — они оба это знали — одним махом сломает клетки, в которых они прятались друг от друга. Киирис разомкнула губы в немом стоне, безмолвно взмолилась сделать это поскорее, убить правду в зародыше, пока она не убила их. Но у Дэйна, как всегда, на все были свои планы.
— Ты пришла убить меня, мейритина, — прошептал император прямо в ее гостеприимно приоткрытый рот. — Мой личный судья и палач, мое прекрасное и ужасное проклятие.
— Я просто наложница, мой император, — пробормотала она сухо, вытравливая из сердца всю нежность, которая стремилась к нему, словно ручной зверек. — Месть и гордость мне не по карману.
Дэйн так резко отодвинул ее от себя, что Киирис едва не упала, зашаталась на слабых ногах. Он схватил ее за плечи, тряхнул, словно соломенную куклу, а потом снова поймал за подбородок, заставил смотреть прямо на него. Киирис пыталась отвернуться, сфокусировать внимание на столбиках постели за спиной Дэйна, на расшитом покрывале. Знала, что взгляд Дэйна — слишком сильное испытание.
И все-таки, император заставил ее смотреть на себя.
— Ты лгунья, мейритина, каких свет не видел, — сказал с шипящей злостью. Его пальцы с силой вдавливались в ее плечи, словно Дэйн боялся, что она недостаточно осознала все широкие границы его недовольства полученным ответом. — Тебе бы хотелось, чтобы кто-то другой делал грязную работу?
— Мне больно, — прошептала она, и на этот раз дрожь в голосе выдала ее с головой.
— Ты была бы рада узнать, что не я, а, скажем, Рунн или Раслер уничтожили Аспект, а вместе с ним — всех вас?
— Они на это не способны, — ответила Киирис.
Дэйн изогнул губы в жестокой усмешке.
— Все верно, Киирис — в нашем дряном выводке может быть лишь один подонок, и так уж случилось, что этот подонок — я. Только, знаешь, что? — Он смахнул с Киирис накидку, одним рывком разорвал надвое тунику и стянул к ее ногам. — Мне не нужно утруждать себя, чтобы притворяться лучше или хуже. Я априори самый мерзкий человек в империи, и мне плевать, что и кто обо мне думает до тех пор, пока у меня есть покорность и подчинение.
Император отступил на шаг, любуясь ею, будто впервые видел обнаженной. Его взгляд обжигал, просачивался под кожу желанной отравой.
«Я не должна хотеть его после всего, что знаю теперь, но… я не могу… Боги…»
— Я тебе ненавижу, мой император, — прошептала она. Осколки трезвых мыслей колотились на отшибе сознания тревожными молоточками, предупреждая: эта откровенность совершенно точно была лишней.
— Кто тебе сказал, что мне нужна любовь рабыни? — Он передернул плечами, все еще не предпринимая ровным счетом ничего, чтобы обозначить свои намерения. — Подонкам не нужна любовь, мне вполне достаточно знать, что я могу владеть тобой в любое время суток так часто, как того пожелаю. И ты всегда будешь для меня гостеприимно мокрой.
— Нет! — слишком громко выкрикнула она.
— Да, — оскалился он. И в то же мгновение одной рукой привлек мейритину к себе, а другой на удивление мягко погладил ее между ног. — Да, Киирис, для меня это «да» будет бесконечно долгим.
Проклятье! Он сжигал ее всю без остатка одними лишь словами.
От невозможности что-либо предпринять, от жгучей обиды на предательство собственного тела, Киирис сделала первое, что пришло в голову: со всей злостью, с болью и отчаянием вонзила зубы в плечо Дэйна. Укусила, словно животное, которое хозяин всю жизнь держал на цепи и заставлял приносить палку, а потом однажды имел неосторожность повернуться к взращенному собственной злобой монстру.
Она ожидала, что за вольность получит оплеуху, вслед за которой последует распоряжение о порке. Плевать.
Но император лишь выругался и, глядя прямо в ее широко распахнутые глаза, плотоядно улыбнулся. Боги, если бы она не желала его так сильно до этого момента, то этой улыбки хищника было бы достаточно, чтобы расправиться с ее ничтожными попытками не поддаваться безумному обаянию Наследника луны.
— Сильнее, — прошептал он ей на ухо, одновременно проталкивая сразу два пальца внутрь нее. — Покажи, как ты бессильна против собственного тела.
Киирис зарычала, срывая с него сорочку. Кажется, теперь Дэйн от души хохотал. Плевать, на все плевать! Она должна выплеснуться.
Ткань полетела на пол.
— Ненавижу тебя, мой император. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — снова и снова повторяла Киирис, одновременно яростно царапая ногтями его спину. Боги, пусть ему будет больно!
— Ты — само совершенство, мое рогатое проклятье, — продолжал насмехаться он. Его пальцы вошли на всю длину, расплавляя остатки ее самообладания. — Мое маленькое похотливое проклятие.
— Ненавижу, — выдохнула Киирис вместе со стоном. — Дэйн, боги, ненавижу тебя…
— Повторяй это снова, Киирис, и, возможно, убедишь в этом хотя бы собственную тень.
Он рывком поднял ее на руки, в два шага оказался около постели и бросил на покрывало. Прохладная ткань растеклась по спине, выуживая из Киирис новую волну дрожи. Боги, как же пусто без его пальцев!
