Мои ноги стремительно слабеют. Колени становятся ватными, отказываются гнуться и в конце концов я останавливаюсь и цепенею.
Логвар. Существо, чье появление всегда вызывало во мне лишь страх. Мой старший брат, который знал так много способов причинить мне боль, что от одной мысли о его издевательствах агония предстоящей расправы огнем хлещет меня по спине. Он улыбается, и я вспоминаю каждый испорченный зуб у него вор ту. У Логвара всегда были испорченные зубы, и он редко позволял себе улыбаться. Но рядом со мной он улыбался всегда, скалился и рычал, называя, прямо как сейчас, своей «любимой сестренкой».
Нет, нет, нет! Мне так страшно. Мне хочется, чтобы все это было лишь страшным сном, одним из тех, которые посещают меня каждую ночь. Вот сейчас, стоит лишь захотеть — и ужас исчезнет. Надо лишь изо всех сил захотеть. Отец Северный ветер, прошу и молю, пощади, заступись…
Но видение никуда не исчезает. Логвар так близко, что зловонный запах из его рта просачивается мне в ноздри. Брат намного выше меня, он огромный и сильный, настоящий сын Севера. Его коротая темная борода неопрятно подстрижена, и он то и дело поглаживает ее мозолистой ладонью. И не сводит с меня взгляда, жадно, как умирающий от жажды, облизывает губы.
— Ты стала такой дерзкой, Мьёль, — говорит Логвар. Одним движением смахивает с моей головы капюшон, хватает за волосы и со всех сил тянет к себе.
Я шиплю от боли, встаю на цыпочки, но он все равно слишком высокий, и в морозной тишине я слышу, как трещат от натуги мои волосы, как хрустят шейные позвонки.
— А ты нашел колдуна, — отвечаю я, глядя прямо в его безумные синие глаза. Глаза нашего отца.
— Было бы желание и немного денег, — не без хвастовства отвечает он. — Раздобыл в Теплых землях. Настоящий кудесник.
— Ты всегда умел добиваться своего.
— А ты никогда не умела останавливаться, — возвращает он.
Зачем все это? Для чего бессмысленный разговор, если каждый знает, каков исход у этой встречи?
— Что ты сделал с Артуром? — спрашиваю я. Мозг лихорадочно ищет выход, но наталкивается лишь на обреченность. Здесь нет ни единой живой души на тысячу верст вокруг. А даже если бы и были — нужно настоящее чудо, чтобы остановить Логвара, когда он что-то задумал. Кому как ни мне это знать. — Ты убил его?
— Что? Убил? — Брат буквально взрывается от хохота. — Он приполз ко мне на коленях, твой сладкий благородный мальчишка, и умолял простить его упрямство и взять под свое крыло. Думаешь твой мертвый любовник единственный, кто обладает властью влиять на людей?
— Думаю, ты врешь, — шиплю я. — И еще, что ты подонок и урод, и я с радостью посмотрю, как Раслер вскроет твое брюхо и подвесит на еще теплых кишках.
Это сильнее меня. Ненависть обжигает так сильно, что ее подобно кипятку невозможно удержать во рту. И я говорю, хоть знаю, что расплата за эту безумную смелость будет слишком высока.
Глава одиннадцатая: Мьёль
Логвар смотрит на меня так, будто я превращаюсь в ядовитую змею. Удивляется — и восхищается. Никогда раньше не видела его таким. И мне страшно от того что этот новый Логвар совершенно непредсказуем.
— Повтори это еще раз, любимая сестричка, — почти ласково требует он и наклоняется к самым моим губам.
Я с наслаждением плюю ему в лицо. Не раздумывая и не анализируя последствия, просто делаю то, что надо было делать всякий раз, как он прикасался ко мне. Сейчас от этих воспоминаний зудит кожа, кажется, что даже мягкая нижняя сорочка трет, словно грубая мешковина.
Мучитель заносит руку и наотмашь бьет меня по лицу, продолжая удерживать за волосы. Лишь поэтому я не падаю, хоть удар большое похож на столкновение с каменной стеной. Выждав пару мгновений, бьет снова, на этот раз по другой щеке. Опять и опять «учит» меня смирению крепкими, вышибающими дух оплеухами. И останавливается, с нескрываемым наслаждением рассматривая мое лицо.
— Ты такая красивая сейчас, — шепчет больной ублюдок и ладонью поглаживает мои пылающие щеки. — Такая послушная, такая покорная. Я могу часами любоваться тобой, любимая сестренка. Жаль, что у нас совсем нет на это времени.
Пока я пытаюсь задержаться в реальности, отчаянно хватаясь взглядом за деревья и безлунное небо, Логвар утирается и как животное нюхает растертый по ладони плевок.
— Знаешь, Мьёль, я был так рад, что ты не последовала за нашим отцом. Почти поверил, что могу рассчитывать на помощь своей убогой сестры. Был уверен, что наконец ты исполнишь свое предназначение.
— Больной ублюдок, — хриплю я в ответ. — Я бы никогда…
— Тссс, моя хорошая, — он прикладывает палец к мои губам и послабляет хватку в волосах.
Я падаю в снег, окунаюсь в благословенную прохладу. Возможно, Логвар сжалится и оставит меня умирать? Смешно, ведь кому как ни мне знать, что это существо не способно на жалость и сострадание. Он даже птиц подстреливал так, чтобы гончие приносили их еще живыми, а потом мог долго упиваться их предсмертной агонией. Это продолжалось часами.
Логвар опускается на колени в снег, приподнимает меня и снова улыбается.
— Артур теперь мой союзник, Мьёль, — с садистской откровенностью шепчет он. — Он взял в жены мою старшую дочь, и я лично проследил за тем, чтобы их союз был скреплен на брачном ложе. Знаешь, кажется, ему это даже понравилось. Не заметил, чтобы он морщился.
Артур женился на Сигги? Ей же всего одиннадцать.
— Тогда вы друг друга стоите, — отвечаю я. Просто удивительно, как инстинкт самосохранения до сих пор не стер рот с моего лица, не лишил возможности говорить. Или мне просто хочется подвести Логвара к той черте, переступив которую он перестанет сдерживаться и просто убьет меня?
Но, Северный ветер, мне так хочется жить. Даже сильнее чем в то утро, когда отец добровольно отдал свою жизнь ледяным объятиям Грида. Ведь где-то там, позади, остался мой дом и мужчина, который позволял мне быть собой. Который был жесток со всем миром, но нежен и ласков со своей нелюбимой женой. И то, что происходит сейчас — божий промысел. Они наказывают меня за слепоту и гордыню, за то, что позволила предрассудкам ослепить себя ненавистью.
Смех. Я скорее чувствую его, чем слышу. Он медленно растекается по моим легким, мягкой лавиной сминает скулеж боли. И то, как Логвар меняется в лице, красноречиво свидетельствует о моей победе. Даже если он предаст меня самой мучительной из возможных пыток — он все равно уже потерпел поражение. Наш отец любил говорить, что нельзя выиграть у противника, который готов умереть в любую минуту. Потому что, лишь примирившись с гибелью, мы превращаемся в настоящих смельчаков.
— Прекрати это немедленно, — рычит Логвар, хватая меня за плечи. Трясет, словно набитую пухом подушку, но лишь подстегивает смех. Теперь я хохочу так громко, что даже луна выглядывает из-за снежных облаков, чтобы поглазеть на это зрелище. — Заткнись!
