— Хорошо, Раслер, я всегда буду рядом, — отвечает она, и в этой фразе мне чудится что-то сакральное. Вроде пророчества, которое моя Белая королева, сама того не зная, произнесла перед лицом окровавленного заката.
— Еще раз, — прошу я. Не прошу — требую.
— Еще? — удивляется она.
— Назови меня по имени еще раз.
Сам не замечаю, как мои пальцы сильнее стискивают ее подбородок, как наклоняюсь к ее губам, поглощая каждый выдох. Вижу, как ее ноздри расходятся шире, как она вдыхает мой запах — и ее зрачки медленно расширяются.
— Мой Раслер, — шепчет она и инстинктивно подвигается ближе.
Проклятье!
Я резко отступаю, увеличиваю дистанцию. Было бы просто отлично сунуть голову в сугроб.
— Что-то не так? — теряется Мьёль.
— Все отлично, — отвечаю я с фальшивой улыбкой.
«Все отлично» мой брат Рунн называл простым «член встал», а мне просто не хотелось напугать ее внезапным осознанием этого. Достаточно того, что я ума не приложу, как теперь буду ехать верхом.
Я помогаю ей сесть в седло. Несколько длинных мгновений мы смотрим друг на друга. Ловлю себя на мысли, что мне нравится видеть ее вот такой: взволнованной, смотрящей на меня сверху вниз. Неосознанно тянусь к ней, но вовремя одергиваю руку, делаю вид, что хотел всего лишь проверить, крепко ли затянуты ремни седла. Она… разочарована? Возможно, мне следовало бы…
«Тебе следует перестать вести себя как маленький мальчик», — говорит внутренний голос на этот раз точно повторяя интонации Дэйна.
Мы покидаем замок и большую часть пути наши кони едут тихой рысью. Сегодня невероятно тепло по меркам климата этой суровой страны. Зимние сумерки ласкают кожу, звездное небо плетет невидимый узор. С каких пор я стал таким романтиком?
Мьёль спокойно покачивается в седле, лишь изредка украдкой поглядывает в мою сторону, когда думает, что я не вижу.
— Что ты будешь делать с вирмом, мой король? — спрашивает она, когда впереди уже виднеется украшенный праздничными огнями городок.
Понятия не имею, что на это ответить. Я просто сделал то, что мог сделать. Честно говоря, мне не нужна мертвая ледяная ящерица.
— Помнится, ты хотела на нем полетать? — вспоминаю я.
Мьёль поворачивается и в сумерках ее глаза сверкают, как сапфиры. Искрятся таким льдистым неподдельным счастьем, что мне становится противно от себя самого. Рядом с ней каждая моя необдуманная выходка превращается в огромную вывернутую наружу рану, которую я в угоду своим демонам ковыряю с наслаждением сумасшедшего мясника.
— Это… возможно? — шепотом, чтобы не спугнуть иллюзию, спрашивает она.
— Конечно. — «А если эта мертвая рептилия на будет податливой, я убью ее и воскрешу заново. Столько раз, сколько потребуется, чтобы добиться покорности».
— Я… Это очень великодушно с твоей стороны, мой король, — лепечет она, смущаясь.
Мы спешиваемся у городских ворот, надеваем маски и потихоньку смеемся с того, как нелепо выглядим.
От стражников воняет кислым пойлом и судя по тому как они пошатываются и переминаются с ноги на ногу, оба выпили достаточно. Интересно, а если бы сюда пожаловал не я, а какое-нибудь другой засранец? Мне приходиться нелегко, отвечая на их дурацкие вопросы, ведь я пообещал себе хранить инкогнито. Не ради себя — ради Мьёль. Ее не должны видеть.
— Ты сказал, что тебя зовут Дэйн? — спрашивает моя Белая королева, когда нас, наконец, пропускают за городские стены. — Как брата. Зачем?
— Пусть он поикает, — отшучиваюсь я.
Мьёль тянется к маске, но я останавливаю ее на полпути, не даю пальцам сорвать черный покров. Кстати, ну и уродливые же эти маски: с длинными картонными клювами, обклеенные черными перьями. Жутко неудобно, но перспектива себя обнаружить лежит нерушимой печатью на моем благоразумии.
— Ну? — спрашиваю я, озираясь по сторонам. — Чем бы тебе хотелось заняться?
На самом деле мне противно находиться среди эдакой кучи народа. В криках, песнях, музыке, где музыканты фальшивят через одного, пьяных выкриках и зазывалах с подносами наперевес. Если бы не Мьёль — ноги бы моей здесь не было. И мне сегодня еще предстоит познать границы своего терпения, потому что уже сейчас желание превратить их всех в марионеток и заставить заткнуться слишком велико.
Моя королева теребит застежку на плаще, дрожащие пальцы выдают ее волнение и смущение. Желание прихватить один из них зубами выныривает внезапно, как убийца в темной подворотне, и я оказываюсь совершенно к этому не готов. Поэтому просто молча таращусь на нее сквозь прорези маски и думаю, что все это — самая наиглупейшая моя затея.
— Коньки? — несмело предлагает Мьёль.
Уже открываю рот, чтобы сказать решительное «нет», но вижу, как она завистливо поглядывает на носящихся по ледяной площадке людей — и сдаюсь. Что же она со мной делает? И кто тут, бес его задери, становится марионеткой?
— Пойдем, — увлекаю ее к катку. — Только ты должна знать.
— Что? — Мьёль так сильно сплетает свои пальцы с моими, что начинает казаться — моя теургия больше не может причинить ей боль. Это не так, но Белая королева улыбается. И я в жизни не видел ничего более искреннего, чем эта ее улыбка на чуть обветренных губах.
— Я в жизни не катался на этих штуках.
Мы стоим у самого катка, я, не глядя, сую монетку какой-то мелкой девчонке, и она вручает нам коньки: железные пластины, которые, судя по ремням, следует прицепить на ноги. Выглядит странно и больше похоже не пыточные приспособления.
И тут Мьёль начинает хохотать. Громко, звонко, заливисто. Смеется душой. Клянусь, я вижу крохотные искорки, которые срываются с ее губ и тут же стынут на морозном воздухе.
Проклятье, проклятье, проклятье… Я хочу ее.
— Ты ни разу не катался на коньках, мой король? — Теперь она настроена игриво: чуть склоняет голову набок, и улыбка в ее взгляде сменяется вызовом. — Не боишься?
— Чего, например?
— Упасть.
— Рассчитываю на твою руку помощи и отзывчивость, — подхватываю ее веселье. — И немного на сострадание.
— Ума не приложу, чем же в таком случае ты планируешь расплачиваться за мою щедрость.
Кто-то толкает меня в спину. Небрежно, определенно без злого умысла, но я готов вскипеть. Слишком много всего вокруг, что качает меня, будто лодку в шторм, из крайности в крайность: от злости к расслабленности — и обратно. Но мы с Мьёль снова оказываемся так близко, что теперь руки с переплетенными пальцами зажаты между нашими телами. Ее вопрос продолжает звучать у меня в голове, и та часть меня, о существовании которой я узнал, кажется, только сегодня, охотно поддается игре.
— Даже не знаю, — шепчу я. Мы выдыхаем, и облачка пара смешиваются в причудливую вязь образов. — Большой благодарностью?
