Понятия не имею, сколько времени проходит прежде чем мне удается успокоится и справиться с бесконечным потоком мыслей. Я не могу их контролировать и с трудом понимаю лишь малую их часть. Теперь совершенно точно ясно, что я сильно не в порядке. И что все происходящее — какой-то замкнутый круг, по которому я бегаю в угоду чужой воле.
И я даже знаю, чьей.
Слезы моментально застывают на моем лице. Решительно смахиваю их, поднимаюсь на ноги. Мне нужно что-то сделать, чтобы больше не терять себя. Нужно найти способ обозначить реальность и сон, увидеть границу, за которую мне больше никогда не стоит переступать. Даже если Он будет использовать все свои уловки, чтобы заставить меня сделать это.
Я должна найти себя. Должна… вспомнить?
— Все у тебя перед носом, — вновь всплывает «ее» голос. Но на этот раз я ему почти рада. — Подсказок было так много. А твоего тюремщика нет рядом. Не правда ли, очень удобное время.
Я подбираю юбки, бреду в сторону двери, поднимаюсь по ступеням, вместе с шагами отматывая время назад. Мне нужно найти хотя бы одну зацепку. Нужно отыскать тот самый момент, когда я поняла, что не в ладу с собой. Когда моя реальность была безжалостно смешана, выжжена и испорчена, превратилась в никак не связанные между собой фрагменты.
Что это может быть?
Голова медленно закипает, словно оставленный без присмотра котелок на жарком огне. Я обхватываю ее ладонями, опасаясь, что она вот-вот треснет по швам.
Но вместо того, чтобы пытаться сосредоточиться на главном, все, о чем я могу думать — Раслер. Нет никакого сомнения, что все происходящее — его рук дело. Он единственный известный мне владелец силы, способной сотворить подобное. Он единственный, кто может быть и палачом, и спасителем для такой, как я.
Возможно ли, что мои чувства к нему — лишь морок, навеянный его волей? Призрачная дымка на моем воспаленном мозгу, завеса, которая служит лишь одной цели — мешать мне видеть?
Я ловлю за руку идущую навстречу служку, бормочу:
— Вели седлать коня. Живо…
— Но король велел… — слабо сопротивляется она.
Подавляю желание столкнуть упрямицу с лестницы, посмотреть, как она свернет шею и переломает все кости, пока будет катиться вниз по ступеням. Эта злость так знакома. Пожалуй, именно злость — моя постоянная в этом непрекращающемся лабиринте собственного сознания. Каждый раз, когда что-то во мне менялось, я всегда чувствовала непреодолимые порыва исторгнуть это из себя: ледяную отраву, ненависть, желание уничтожить все, что способно дышать.
Я изо всех сил комкаю в кулаках ткань платья, пытаюсь уцепиться за малейший проблеск света в царстве черного безумия. Все получится, я смогу быть выше этого. Откуда-то — не знаю, откуда — я точно знаю, что, если очень постараться, то мне под силу контролировать это помутнение. Потому что оно не дано мне от рождения. Потому что я — не такая. Потому что за всеми, пока еще неизвестными мне масками, прячется настоящая Мьёль. Та, которая никогда бы ни причинила боль даже мыши.
— Король велел, но король уехал. Сейчас тебе приказывает твоя Белая королева. Хорошенько подумай, кто спасет тебя от моего гнева. Вряд ли король северных просторов появится здесь прямо сейчас, чтобы помешать мне вынести приговор всыпать тебе, скажем… десять ударов плеткой.
Служка так энергично кивает, что вызывает у меня еще один приступ желания свернуть ей шею. Ведь, кажется, ее собственные усилия направленны именно на это.
— Я распоряжусь, моя королева, — быстрой скороговоркой отвечает она и опрометью несется прочь.
Я возвращаюсь в комнату, провожу по ней придирчивым взглядом. Это наша с Раслером спальня, но еще раньше она была лишь его спальней. Вероятно, он, сам того не желая, оставил мне какие-то подсказки.
Я начинаю со шкафа — вышвыриваю все его содержимое прямо в центр комнаты. Тряпки и ничего кроме тряпок, а в коробках — обувь. Носовые платки, перчатки Раслера. Я душу потребность сунуть внутрь собственную ладонь, чтобы хоть так прикоснуться к этому мужчине. Нет, Раслер, хотя бы сейчас ты точно не будешь властвовать над моим разумом. Я сделаю все, чтобы оградить от твоего мерзкого вмешательства то немногое, что от меня осталось.
В сундуке тоже нет ничего интересного: какой-то хлам, книги, старые игрушки. Откуда и зачем? Не имеет значения. Не знаю, что я ищу, но уверена, мне будет достаточно лишь одного взгляда, чтобы понять — вот оно, мое спасение, ключ к разгадке собственной жизни.
Один за другим я вываливаю на гору тряпок содержимое ящиков письменного стола. Смахиваю письменные принадлежности, затуманенным взором наблюдая за тем, как чернила растекаются по моим белоснежным ночным сорочкам. Эти узоры… проступают на ткани, словно тайные письмена, словно эхо прошлого. И где-то между черными кляксами я вижу — слышу? — далекие крики, вопли, мольбы о пощаде, затравленный девичий голос: «Убей меня, прошу!» и холодный мужской «Обязательно, как только закончу…»
Я моргаю — и наваждение расплывается, как дым на ветру. Пытаюсь поймать его, ухватиться за жалкие отголоски, в которых еще так много важных фрагментов — и ничего. Пальцы хватают пустоту. Горло сдавливает непреодолимое желание кричать. Знаю, что мне станет легче, если я дам волю чувствам, но держу себя в руках. Слабость — мой бич. Поддамся ей еще раз — и снова буду блуждать в потемках. Раслер определенно во всем этом замешан, но моя собственная вина куда более велика. Вина, которая не достойна дочери северных просторов. Вина, имя которой — трусость.
Ясно одно — в комнате нет ничего, что бы дало мне хоть какую-то подсказку. Мой король очень постарался замести следы. Или… я снова блуждаю в неведении? Принимаю желаемое за действительное, охотно вешаю собственную тщету на первого попавшегося?
— Ты на верном пути, — рушит тонкую паутину сомнения «она».
Да, конечно. Просто… будет нелегко выжечь этого странного мужчину из моего сердца. Кажется, он обосновался там куда прочнее, чем я думала.
Я быстро выдергиваю из общей кучи дорожную одежду: штаны, сорочку, теплую куртку, наспех собираю волосы в пучок, накидываю плащ.
Есть лишь одна вещь, которую я помню достаточно отчетливо: мое падение с лошади в тот день, когда пыталась сбежать к Артуру. Потому что сейчас я абсолютно уверена, что никакого удара копытом по голове не было. И я, словно лошадь в удила, цепляюсь за эту правду, потому что сейчас она — мой единственный ориентир.
На улице моросит дождь. Посреди зимы? Я стряхиваю с плаща первые лужицы и легко запрыгиваю в седло. На улице смеркается, никто не провождает меня. Очевидно, мои вспышки злости навевают на людей страх, и они предпочитают держатся подальше. Это к лучшему. Не уверена, что была бы способна контролировать еще и приступ ярости, ведь все силы уходят на попытки удержать в памяти злосчастный эпизод. Я должна повторить весь путь — и молить богов о милости. Сейчас мне как никогда нужна ясность ума.
Дорога монотонная и одинокая. Лишь дождь сопровождает меня в этом безумии. И к счастью он немногословен. Мне даже удается отмахнуться от внутреннего голоса, нашептывающего предупреждения о всяких ужасных опасностях, которые сулит мне необдуманная выходка. И первая из них — гнев Раслера. Ведь я не сдержала обещание.
