* * *
В комнате холодно. Голод сжигает мои мысли, мешает сосредоточиться на благочестивых словах покаяния и прошения к Богам.
— Простите… Укажите путь заблудшей душе… — иступлено шепчу я, думая лишь о том, что шепот глушит голодное урчание. Сглатываю пресную слюну и продолжаю, будто заведенная: — Простите… Пощадите…
За дверью раздается шорох. Замираю, слова стынут на губах. Желудок поднимается к самому горлу. Боги, пусть это будет моя сумасшедшая мать! Пусть она сжалится надо мной и принесет мне хотя бы куриного бульона или рыбьей похлебки. Чего-нибудь, пока я не сдохла и пока не дошла до той точки отчаяния, после которой глоданые собственных пальцев уже не кажется безумием.
Дверь потихоньку открывается. Я ловлю себя на том, что ползу на коленях, готова, если потребуется, униженно выпрашивать даже кость. Я слишком голодна. Сколько дней прошло с тех пор, как я выходила на улицу? Говорила с людьми? Я сбилась на третьем десятке. Меня навещает лишь служанка — трижды в день, чтобы помочь мне вымыться и убрать комнату. За то, что пыталась со мной заговорить, ей отрезали язык. Мать убедила отца, что злой дух, терзающий мою плоть, затуманил ей разум. Помню крики несчастной девчонки, когда ее прямо под окнами моей комнаты-темницы привязали к столбу и отрезали язык. Она лишь на пару лет старше меня. Я колотила по стеклу, требовала отпустить ее и взять взамен меня, но в ответ мать лишь погрозила мне пальцем — и, величаво неся корону на голове, ушла. С тех пор девчонка даже не смотри в мою сторону — вероятно, ей пригрозили выколоть еще и глаза.
— Мьёль… — раздается шепот.
— Логвар? — Подползаю еще ближе.
Он медленно входит внутрь, держит палец около губ, призывая меня молчать.
Я согласно киваю, глотаю слезы радости, потому что в руках моего брата тряпичный сверток, от которого раздается оглушительный аромат выпечки.
— Сука уснула, — зло шипит куда-то себе за спину мой старший брат. Поворачивается ко мне, становится на колени и протягивает свой дар. — Ешь осторожнее, Мьёль. Здесь немного, но я буду приносить больше.
Нюх не обманывает меня: в свертке еще теплые кукурузные лепешки, немного овечьего сыра, вяленая оленина. И сочное яблоко в форме сердца.
Собственные слезы солят еду, которая попадает мне в рот. Я кусаю ее вместе с пальцами, смеюсь и плачу, и снова смеюсь. Логвар сидит рядом и гладит меня по волосам.
— Потихоньку, Мьёль, и не шуми, — шепчет брат, то и дело оглядываясь в сторону двери.
— Спасибо, — с набитым ртом бормочу я. Уговариваю себя жевать медленнее, не нагружать желудок большими кусками пищи — и все равно проглатываю слишком много.
— Я приду к тебе завтра, Мьёль.
Логвар обнимает мое лицо ладонями, стирает большими пальцами слезы со щек. Улыбается. Он слишком красив, мой старший брат. Его волосы лишь на немного темнее моих, а глаза похожи на штормящее море. Наследник трона Северных просторов, первый жених и первый красавец. Он старше меня на семь лет, крепкий и сильный, такой широкий в плечах, что запросто убил в прошлом году медведя голыми руками.
Логвар — все, о чем может мечтать любая девушка в мире.
— Спасибо, спасибо… — шепчу я, ныряя в его штормовой взгляд. — Ты не забудешь о своей маленькой сестричке Мьёль? Правда?
— Никогда, — обещает он.
На миг мне кажется, что он хочет сказать еще что-то, но Логвар поднимается и быстро, насколько это возможно, чтобы не создавать лишнего шума, выходит. Конечно, нашей матери не хватит всех слов северного языка, чтобы убедить отца наказать Логвара за сострадание к «демонам Мьёль», но мы с ним знаем, что она вполне может забить меня до смерти за то, что «демоны Мьёль» пытались совратить наследника трона. Поэтому мы осторожничаем.
В эту ночь я впервые за долгое время сплю долго и сладко, а весь следующий день усиленно корчу голодную и безумную Мьёль. Мое сердце трепещет от малейшего шороха за дверью, ожидание тянется безумно медленно.
Когда за окном вспыхивает яркая, как никогда, серебристая полная луна, приходит Логвар. На этот раз он приносит немного бульона в глиняном горшке и маленький кувшин вина, и даже пару кружек.
— Сегодня внизу праздник, приехала куча гостей, — поясняет он в ответ на мой удивленный вопросительный взгляд. — Не до тебя.
Я все еще голодна, но теперь ем чуть медленнее и тщательно прожевываю каждый кусочек. Логвар наливает вино в кружки и протягивает мне одну. Делаю жадный глоток и захлебываюсь кашлем. Горло обжигает крепость сладкого хмеля. Шиплю, как дикая кошка — и Логвар быстро придвигается ближе, чтобы обнять меня и вдавить мою голову себе под подмышку.
— Тсссс, дурочка, — шепчет он с легким смешком.
— Слишком… крепкое! — громким шепотом возмущаюсь я, смахивая слезы в уголках глаз.
— Я совсем забыл, что моя сладкая Мьёль еще не пила ничего забористее яблочного сидра, — продолжает насмехаться он.
Я отстраняюсь, хочу сказать какую-то колкость, а вместо этого вижу лишь его веселые глаза. Сегодня в них так много тепла, что кажется, брат украл луч солнца из Теплых земель.
— Еще хочу, — требую упрямо.
— Куда тебе, будешь хмельная.
— Хочу!
Я наклоняюсь вперед, хватаю его за грудки и пытаюсь изображать грубую северную воительницу. Логвар поддается, падает на спину и вот уже я сижу верхом.
В комнате становится жарко. Брат тяжело дышит, я кажусь такой маленькой на нем, словно лань рядом с пещерным медведем. Лунный свет выбелил его волосы до цвета богатого серебра, превратил глаза в расплавленную ртуть. Я не могу не смотреть в них, хочу нырнуть, насладиться глубиной.
Он приподнимается на локте, тянет руку и мягко поглаживает мой подбородок указательным пальцем.
И я шарахаюсь в сторону от пронзающей голову мысли. Затравленно ползу в угол, чтобы вжаться в него спиной. Логвар что-то говорит мне, но я закрываю уши ладонями, стучусь затылком о стену, и затравленно шепчу:
— Боги, пожалейте меня… защитите от духов зла… Убейте… Избавьте от проклятья…
Я — грязная, порочная, сумасшедшая, одержимая.
Мать права — мне лучше пойти на костер.
Ведь мысли в моей голове — самый страшный грех.
Ведь я желаю своего брата так, как женщина желает мужчину.
— Убирайся! — кричу я. Голова болит, я чувствую, как кровь струится по затылку и шее, стекает за воротник. — Воооон! И больше никогда не приходи!
Он протягивает руки, пытается обнять меня и успокоить, но в ответ я со всей силы впиваюсь ногтями ему в лицо, царапаюсь, как дикая. Кричу какие-то гнусности, отчаянно надеясь лишь на то, что ему хватит силы духа свернуть мне шею.
Но Логвар отступает, смотрит на меня с тоской, от которой сердце разламывается на множество осколков, и каждый пронзает меня изнутри.
